История Сепфоры, жены Моисея - [34]

— Сепфора! Почему ты так уверена в моем будущем?

— Я тебе повторяю. Я видела сон. Ты из тех, кто спасает жизнь, которая оказывается под угрозой.

Моисей покачал головой, на губах его прыгала ироническая усмешка.

— Расскажи мне свой сон.

— Не стоит. Ты не сможешь его понять.

Она встала и направилась к дороге, но Моисей остановил ее и положил руку ей на живот.

— Не отталкивай меня! Расскажи мне этот сон. Позволь мне пойти к твоему отцу.

Она тихонько отвела его руку и, не удержавшись, погладила по щеке там, где пробивалась щетина.

— Сначала пойми, кто ты есть.

— Я знаю это! Я никто. Тот, кто бежит от Фараона, теряет все, даже свою тень!

— Тогда я тоже никто. Моя кожа черна, как тень, и, хоть ты и взял меня, мы никогда не станем супругами. Тени не могут стать супругами.

Гнев Хореба

— Ты так и сказала? Ты не хочешь стать его супругой? — недоверчиво переспросила Сефоба.

То же недоверие было в глазах Иофара, и к нему примешивался упрек, который старый мудрец силился сдержать.

После своего возвращения, когда все обитатели двора не отрывали взгляда от туч, бурливших вокруг вершины горы Хореба, Сепфора пошла прямо в комнату своего отца. Она открыла ему всю правду о Моисее, рассказала о том, как он был сыном Фараона, как стал Иудеем, изгнанным ненавистью и завистью своего лжебрата.

— Его гнев против несправедливости Фараона больше, чем он думает. Одна только мысль о страданиях рабов вызывает у него крики ярости. И он кричал, кричал с такой яростью, что Хореб рокотал вместе с ним. Но он не знает Хореба, и ему страшно.

Обе сестры тоже пришли послушать рассказ Сепфоры. Иофар разрешил им остаться.

— Ты спала там? В пещере? Рядом с ним? — спросила Орма.

Ровным голосом, глядя прямо в глаза Иофару, Сепфора ответила:

— Он хотел взять меня, и я с радостью уступила ему.

От изумления никто не вымолвил ни слова.

— Моисей не похож ни на кого другого, — продолжала она. — Я это знаю. Я видела это на его лице, и я чувствую это, когда нахожусь рядом с ним. Но он сам еще не знает своей силы. Он думает только о своей прошлой жизни у Фараона и не видит времени, которое простирается перед ним.

Иофар внимательно смотрел на дочь. Но Сепфора знала его так хорошо, что догадывалась о его смущении, радости, неодобрении и даже надежде, которые попеременно отражались на его лице и затуманивали взгляд. Она была готова выслушать его приговор и, может быть, покориться ему. Но Иофар не успел открыть рта, как Орма вскочила на ноги, губы ее стали мертвенно-бледными.

— Вы только послушайте ее! Послушайте ее… Как она смеет так говорить? Она… Она обесчестила нас. Отец мой, как ты можешь позволить ей произносить подобные вещи? Она отдалась Египтянину! И ты молчишь?!

Сефоба выпрямилась, в глазах ее стояли слезы. Впервые она не понимала Сепфору и понимала гнев Ормы. Иофар не смотрел на дочерей, взгляд его стал жестким, как камень, рот провалился в белую бороду, веки сомкнулись и стали гладкими, как слоновая кость. Орма, приняв его молчание за слабость, разразилась криками:

— Я первая, я первая сказала вам, что он принц! Я первая догадалась о том, что он принц. Отец мой, здесь, под этим навесом, я тебе это сказала, ты слышал! Я сказала, что он лгал, когда он называл себя рабом. Я это поняла еще тогда, у колодца Ирмны! А ты и Сепфора унизили меня, поверив его лжи!

Во дворе служанки прислушивались, не смея, однако, подойти ближе. Пронзительный крик Ормы скорее пугал их, чем вызывал любопытство, словно гнев Хореба спустился на землю вместе с черными тучами.

Сепфора встала, руки ее дрожали, в горле пересохло. В ненависти Ормы было что-то животное. Ей казалось, что она цепляется за ее лицо, грудь, кромсает в клочья воспоминание о ласках Моисея, и ей показалось, что и в ней начинает расти ненависть. Она попыталась было ответить, но Орма не унималась:

— Молчи! Молчи, каждое твое слово оскверняет этот двор. Ты осквернила нас всех! Вот почему Хореб в гневе!

— Молчать! — раздался грозный голос Иофара.

Подняв руки с неожиданной для его хрупкого тела силой, он загремел:

— Молчать, глупая девчонка! Закрой свою клюв, извергающий ненависть!

Орма покачнулась как от удара.

В воцарившемся молчании послышался жалобный звук, обычный предвестник ее слез.

Сефоба прикусила губу, не осмеливаясь прийти ей на помощь. Она бросила полный растерянности взгляд на Сепфору, которая стояла, закрыв рот руками. Еще никогда им не доводилось видеть у Иофара такого выражения лица. Гнев прорезал морщины вокруг глаз и на щеках, кожа на висках натянулась до прозрачности и была такой же белой, как и кости, которые она обтягивала. Властным жестом он вытянул руку в сторону Ормы:

— Прекрати свои глупые вопли. И не поминай всуе имени Хореба в моем присутствии! Не упоминай его гнева, ты ведь не знаешь ничего ни о чем, — гремел он, указывая в сторону горы.

Все взоры обратились к грозной вершине, которая с самого рассвета не прекращала извергать огонь.

Орма опять застонала, колени ее подкосились, и она упала на подушки. Ни Сефоба, ни Сепфора не осмеливались дотронуться до нее. Весь двор замер. Иофар стоял, выпрямившись во весь рост, возвышаясь над своей съежившейся дочерью.