Исторiя Россiи 862—1917 - [78]

Пристали къ общему дѣлу и бывшіе тушинцы, кн. Трубецкой и казацкій атаманъ Заруцкій; но ихъ участіе скорѣе навредило, чѣмъ принесло пользу. Хотя вольный казакъ не меньше земскаго человѣка ненавидѣлъ поляковъ за ихъ панскіе, аристократическіе порядки, но столь же ненавистенъ былъ ему и земскій русскій строй. Вокругъ Трубецкого и Заруцкаго сгруппировались люди съ общественнымъ идеаломъ, совершенно непохожимъ на тотъ, что сложился въ остальной землѣ Русской. Повторился неестественный союзъ Сунбулова съ Болотниковымъ, и съ тѣми же послѣдствіями. Втайнѣ Заруцкій лелѣялъ мысль посадить царёмъ только что родившагося сына Марины и въ грамотахъ, написанныхъ по соглашенію и отъ имени кн. Трубецкого, открыто обѣщалъ холопамъ боярскимъ волю и жалованье, иными словами, поднималъ одинъ классъ населенія на другой. Къ тому же военную рать Трубецкой съ Заруцкимъ привели съ собой внушительную, и это придавало ихъ словамъ значительный вѣсъ. Оба они вмѣстѣ съ Прокопіемъ Ляпуновымъ, общимъ голосомъ, были поставлены во главѣ дѣла и составили правительственный тріумвиратъ, разсылавшій грамоты, издававшій приказы и обязательный для всѣхъ областей постановленія.

Такимъ образомъ, вмѣсто одного правительства Россія имѣла теперь два: одно (Семибоярщина) сидѣло въ плѣну, вмѣстѣ съ поляками, за стѣнами Кремля, лишённое всякаго авторитета и силы, другое сорганизовалось подъ стѣнами Кремлёвскими и заявляло, что дѣйствуетъ отъ имени всей Русской земли.

3. Правительственный тріумвиратъ. Человѣкъ дюжинный, Трубецкой только числился первымъ въ силу своей родовитости, настоящею же душою дѣла были Ляпуновъ и Заруцкій. Но какъ могли вести его они, люди различныхъ убѣжденій и желаній, — своего рода два противоположныхъ полюса?.. «Ляпуновъ считался у дворянъ и дѣтей боярскихъ заправщикомъ. Онъ всѣмъ распоряжался: первый въ битвѣ, первый въ совѣтѣ. Во всей Русской землѣ его знали за перваго человѣка. Это былъ человѣкъ земскаго начала; дума у него была — выгнать иноземцевъ, прекратить на Руси своевольство, выбрать царя всею землёю и возстановить прежній порядокъ въ потрясённомъ Московскомъ государствѣ. Нравомъ онъ былъ очень крутъ и настойчивъ; его не останавливала боязнь оскорбить чужое самолюбіе; онъ не разбиралъ лицъ родовитыхъ и неродовитыхъ, богатыхъ и небогатыхъ, со всѣми хотѣлъ обращаться властно и рѣшительно. Это стало многимъ не по нраву; иные обращались къ нему за своими дѣлами: ихъ принуждали дожидаться очереди, стоя у избы военачальника, а онъ занимался другими дѣлами и, пока не кончалъ ихъ, не выходилъ хоть бы къ самому знатному лицу. Строго преслѣдовалъ онъ неповиновеніе и своевольство; онъ зналъ, что, пока русскіе не отвыкнутъ отъ разнузданности, къ которой пріучились за нѣсколько смутныхъ лѣтъ, великое дѣло — спасеніе земли — не пойдётъ успѣшно. Многіе знатные терпѣли отъ него брань и укоризны и соблазнялись тѣмъ, что онъ ниже ихъ происхожденіемъ, но выше властью; а онъ не сдерживалъ себя, чтобы иной разъ не помянуть о Тушинѣ и о Калугѣ тѣмъ, которые служили вѣдомому вору и признавали его царёмъ. За это-то его особенно не любили, роптали и говорили о нёмъ: „Не по своей мѣрѣ онъ поднялся и загордился!“ Всего непріязненнѣе онъ сталкивался съ казаками, съ полчищемъ Заруцкаго, которое явилось къ Москвѣ не для того, чтобы спасать отечество, котораго для него, собственно, и не было, а для грабежей и своевольства. Казацкія шайки скитались по окрестностямъ и дѣлали безчинства не хуже сапѣжинскихъ шаекъ. Ляпуновъ хотѣлъ ихъ взять, какъ говорится, въ ежовыя рукавицы, обращался съ ними сурово, наказывалъ жестоко. Заруцкій увидалъ, что не только невозможно склонить Ляпунова къ содѣйствію его замысламъ доставить престолъ сыну Марины, но даже и заикнуться объ этомъ было опасно. Заруцкій былъ душа казачества, какъ Ляпуновъ — душа земщины. Заруцкій съ казаками, Ляпуновъ съ земскими, одинъ противъ другого, — и тотъ и другой, наперекоръ другъ другу, давали распоряженія. Тѣ приходили просить помѣстій къ Ляпунову, тѣ къ Заруцкому. Заруцкій раздавалъ ихъ казакамъ и людямъ своей партіи, самовольно принималъ деньги, присылаемыя изъ разныхъ сторонъ Русской земли, и надѣлялъ ими однихъ казаковъ, а Ляпуновъ ласкалъ и жаловалъ однихъ земскихъ ратныхъ людей. Случалось, одни и тѣ же помѣстья и вотчины давалъ Ляпуновъ своимъ, а Заруцкій своимъ. Ляпуновъ отнималъ у тѣхъ, которымъ давалъ Заруцкій, и отдавалъ тѣмъ, которые не были въ станѣ Вора и оставались вѣрны Шуйскому. Раздоръ, естественно, распространился между подчинёнными въ лагерѣ; получавшіе отъ Ляпунова были врагами получавшихъ отъ Заруцкаго, и наоборотъ; по этому поводу происходили безпрестанно драки, убійства и буйства всякаго рода» (Костомаровъ).

4. Общая разруха. Дѣло кончилось печально: подъ благовиднымъ предлогомъ казаки зазвали Ляпунова въ свой кругъ и тамъ изрубили его саблями (1611, іюль).

Бѣда не ограничилась однимъ этимъ убійствомъ. Одновременно съ нимъ совпали другія тяжёлыя событія. Новгородъ, захваченный шведами, отложился отъ Русской земли и призналъ своимъ государемъ шведскаго королевича Карла Филиппа; откололся и Псковъ, принявъ у себя новаго самозванца (Сидорку, т. наз. третьяго самозванца); послѣ двухлѣтней славной обороны Смоленскъ вынужденъ былъ сдаться на волю побѣдителя (1611, іюнь); Москву сожгли поляки; они же увели въ плѣнъ Великое посольство, отправленное подъ Смоленскъ къ Сигизмунду отъ имени Семибоярщины (митр. Филаретъ и кн. В. В. Голицынъ).