Исторiя Россiи 862—1917 - [142]

«Государство — это я», — сказалъ Людовикъ XIV, и Боссюэтъ, знаменитый проповѣдникъ при его дворѣ (1627—1704), вторилъ королю, заявляя, что королевская власть неограниченна въ силу божественнаго своего происхожденія; что «государь есть намѣстникъ Бога на землѣ, Его подобіе», что «всё государство содержится въ нёмъ» и «въ его волѣ отпечатлѣна воля народа». Ещё раньше

Боссюэта голландскій юристъ и философъ Гуго Гроцій (1583—1645) доказывалъ: верховная власть не подлежитъ контролю; она выше закона; у подданныхъ нѣтъ права на свободу: ихъ различіе отъ рабовъ состоитъ лишь въ томъ, что тѣ подчинены частному лицу, эти же — государю и его волѣ; судить о томъ, что хорошо, что дурно для подданныхъ, — исключительное право государя. Подобныя же мысли высказывалъ и Пуффен­дорфъ, нѣмецкій юристъ (1631—1694): по его ученію, государь безотвѣтственъ въ своихъ дѣйствіяхъ, стоитъ выше человѣческихъ законовъ и не подчинёнъ никакой другой власти; ему принадлежитъ безраздѣльное право руководить духовною жизнію людей, бороться съ отступниками отъ истинной вѣры и заботиться о ея чистотѣ.

Сознаніемъ своего божественнаго права повелѣвать и быть безотвѣтственнымъ вождёмъ своего народа проникнуты и всѣ распоряженія Петра. «Его величество есть самодержавный монархъ, который никому на свѣтѣ о своихъ дѣлахъ отвѣта дать не долженъ; но силу и власть имѣетъ свои государства и земли, яко христіанскій государь, по своей волѣ и благомнѣнію управлять» (Уставь воинскій 1716 г.). Хотя по власти отецъ Петра или старшій братъ его Ѳёдоръ были такими же абсолютными, неограниченными государями, но самая идея власти не была ими сознана въ такой степени, какъ Петромъ. Недаромъ Пётръ цѣнилъ сочиненія Пуффендорфа, называлъ его «славнымъ историкомъ» и озаботился переводомъ его книгъ на русскій языкъ: Пуффендорфъ давалъ разумное оправданіе его власти, служилъ для нея убѣдительною точкой опоры. И подобно тому, какъ Людовикъ XIV имѣлъ въ окружавшей средѣ истолкователей и защитниковъ абсолютизма, такъ и у Петра нашёлся свой Боссюэтъ въ лицѣ талантливаго Ѳеофана Прокоповича, архіепископа псковскаго («Правда воли монаршей»).

Полный вѣры въ своё право, Пётръ властно ведётъ Россію по пути, который онъ избралъ, считая его наиболѣе пригоднымъ, не спрашивая ничьего согласія, не допуская противорѣчій: это его право. Государь — это отецъ, неусыпно пекущійся о своихъ дѣтяхъ; менторъ, наставляющій своихъ учениковъ уму-разуму; командиръ, требующій безусловнаго себѣ повиновенія; полицейскій, слѣдящій за порядкомъ; судья, рѣшающій, кто правъ, кто виноватъ. «Я вамъ отъ Бога приставникъ», — говорилъ Пётръ про себя. Жизнь подданныхъ должна протекать согласно предписаніямъ свыше. Ихъ отношенія къ государству, къ обществу, даже къ Богу, личные вкусы и желанія, малѣйшій шагъ ихъ — всё подлежитъ строгой регламентаціи. Государство такого типа носитъ въ наукѣ названіе полицейскаго (Polizeistaat); такимъ полицейскимъ государствомъ была Россія при Петрѣ В., и въ этомъ ея отличіе отъ Россіи Московскаго періода: раньше русскіе люди жили, руководясь обычаемъ, теперь мѣсто обычая заступилъ указъ: Пётръ отнялъ у русскаго народа прежній посохъ, опираясь на который вѣками старая Москва, хотя и медленно, всё же подвигалась вперёдъ, и замѣнилъ его помочами, на которыхъ самъ повёлъ её теперь (Богословскій). Это водительство проходитъ красною нитью чрезъ всю дѣятельность Петра. Народъ, по его убѣжденію, тѣ же дѣти: ихъ надо принуждать; собственной пользы они не видятъ и поймутъ её не раньше, какъ данная мѣра принесётъ свои видимые плоды.

И Пётръ всю жизнь свою былъ учителемъ и командиромъ. Армія, флотъ, промышленность, торговля, высшее управленіе, школа, наука, внѣшній порядокъ и благочиніе — всего коснулась его энергичная рука. Вполнѣ въ духѣ полицейскаго государства, онъ вмѣшивался во всё и, какъ настоящая нянька, руководилъ каждымъ шагомъ своихъ подданныхъ: предписывалъ въ домахъ печи ставить на фундаментѣ, а не прямо на полъ; дымовыя трубы воздвигать такой ширины, чтобы въ нихъ можно было пролѣзть человѣку; потолки дѣлать съ глиною, а не бревенчатые; не ѣздить на лошадяхъ, не взнуздавъ ихъ; надгробные памятники ставить безъ деревянныхъ будокъ. Онъ запрещалъ носить и продавать остроконечные ножи, снимать зимою шапки передъ дворцомъ; заборовъ при домахъ не дѣлать, а ставить тыны, чтобы ворамъ не свободно было перелѣзать; свѣчи передъ иконами ставить въ фонаряхъ, во избѣжаніе пожара. Регламентаціи подверглись: борода, платье, пиры, свадьбы, погребенія. На обѣды и вечера предписывалось приглашать не однихъ мужчинъ, но и женщинъ. Указъ объ устройствѣ ассамблей въ частныхъ домахъ опредѣлялъ не только въ какое время онѣ должны созываться, но и въ какомъ порядкѣ разсылаться приглашенія на нихъ, что долженъ дѣлать на ассамблеѣ хозяинъ, какъ вести себя гостямъ. Правительство брало на себя даже заботу о спасеніи души, предписывая подданнымъ посѣщеніе церквей, хожденіе къ исповѣди и причастію и строго карая за неисполненіе.

Такая регламентація и вмѣшательство государства въ частную жизнь не представляли для того времени ничего удивительнаго; этихъ понятій держались тогда повсюду въ Европѣ. Нѣмецкій философъ Вольфъ (1679—1754), принимавшій близкое участіе въ созданіи задуманной Петромъ Академіи Наукъ, проповѣдовалъ, въ сущности, то же самое, что на практикѣ старался насадить Пётръ В.: заработная ли плата, цѣна ли товаровъ, архитектура зданій, развлеченія театральныя, школьное образованіе — всё подлежитъ, утверждалъ онъ, вѣдѣнію государства; государство слѣдитъ за добрыми нравами гражданъ, за неукоснительнымъ посѣщеніемъ церкви, преслѣдуетъ атеистовъ и деистовъ — это не только его право, но и прямая обязанность.