История ромеев, 1204–1359 - [92]

, в которых был уверен, что они будут исполнять судебные обязанности достойным образом. Из них один был епископ[283]. Среди святого храма царь вручил им право суда, дав им в то же время святое и божественное Евангелие, равно как и царский меч, и вместе истребовав страшнейших клятв в том, что будут творить суд нелицеприятный и неподкупный. Кроме того, он назначил им имения, которые доставляли хороший годовой доход, и тем поставил их в такое положение, что они сделались бы решительно безответными в случае нарушения данных клятв. Так было улажено дело. — С наступлением осени, собрав все какие были у римлян трииры в Византии, Лесбосе и других островах и приморских городах, равно как и мониры, и присоединив к ним еще четыре союзных трииры, принадлежавших владетелю Кикладских островов, царь отплыл на них, как разглашалось, против кораблей, принадлежавших варварам, а на самом деле против правителя хиосского Мартина[284]. Будучи из рода тех латинян, которые были известны своим богатством и славою, он получил по преемству от отца право владеть упомянутым островом и пользоваться доходами с него, но он обязан был подчиняться, подобно рабу[285], римским царям и исполнять с полною готовностью все, что ни повелят они. Этот остров принадлежал собственно римлянам и отдан был отцу Мартина во владение и для пользования доходами еще дедом царя за какую-то давнюю услугу. Мартин получил от отца остров вместе с братом[286], но брата какими-то хитростями успел провести, а сам, как человек деятельный и сообразительный, построил трииры и, разъезжая по морю, грабил варваров, которые населяли поморье Азии и с разбойническими видами плавали вокруг островов. В короткое время он навел на них такой страх, что стал получать с них ежегодную дань, чтобы только больше не вредить им. Быстро разбогатев и достигнув известности, он внушил римлянам подозрение, что недолго будет держать себя в подчинении царям. Потому-то царь совершил настоящее плаванье тайно, без всякого труда взял остров, схватил самого Мартина и в оковах отправил его в Византию.

10. Спустя немного времени[287], когда царь находился в Дидимотихе, его постигла тяжкая болезнь. Он однажды после бани, притом в сильнейшую зимнюю стужу не принял нужной предосторожности и получил окоченение (πύκνωσιν) во всем теле; но болезнь сосредоточивалась собственно в голове и не только производила жестокую боль, а даже приводила царя в состояние помешательства. Болезнь уничтожала все пособия врачебного искусства, и царь однажды, отчаявшись, что доживет до следующего дня, заклинал окружавших его — облечь его в монашескую мантию, пока он не расстался с жизнью. В то же время он заклинал их освободить всех узников, деспота Константина, великого логофета Метохита и других, впоследствии подпавших тому же осуждению. Затем потребовал устной клятвы от всех римлян в том, что станут воздавать должное почтение супруге его государыне (она и сама, беременная, присутствовала здесь) и почитать, как царя, ее будущего младенца, если он будет мужеского пола, и что попечителем его в таком случае будет великий доместик Кантакузин. Это только, быв изложено на бумаге, и получило силу завещания. Между тем здесь совсем не было упомянуто ни о деде-царе, ни о матери-государыне, проживавшей тогда в Фессалонике. Она глубоко была огорчена этим и питала в душе сильные опасения. Она отчаивалась даже в своей жизни в случае смерти сына-царя и получения опеки над царством другими помимо ее. Не может быть, говорила она, чтобы ей, государыне, оставили жизнь великий доместик Кантакузин и его мать, которые так неожиданно призваны к попечительству и управлению государственными делами и так давно питают к ней вражду. В таких стеснительных обстоятельствах, не имея времени долго раздумывать, она немедленно призывает к себе и усыновляет Сиргианна, который, будучи тогда правителем Фессалоники, проживал там, и вручает ему свою жизнь и душу. В то же время она требует клятвы от фессалоникийцев в том, что они, находясь под его управлением, будут однако ж почитать ее всегда, как царицу и государыню, и стоять за нее до смерти; в случае же смерти ее сына-царя защитят и сохранят для имеющего родиться дитяти наследие престола неприкосновенным и недоступным возмущению. От этого впоследствии произошли большие беспорядки, как и скажем ниже, а теперь обратимся к прежнему. Деспот Константин, освобожденный от уз вместе с другими, лишь только явился, как и опять исчез. С наступлением ночи окружавшие царя вельможи заключили его в потаенные покои. Они так поступили из опасения, чтобы по смерти царя не произошло волнения в народе, между прочим, и из-за буквы К, о которой давно уже ходили глупые толки. Толковали, что имя будущего преемника старика-царя будет начинаться с буквы К. Константин, нося такое имя, и возбуждал подозрение относительно себя. Между тем против старика-царя придумали гораздо больше козней, которые все вели к одному концу. Ему предложили на выбор или облечься в монашескую одежду, или же подвергнуть себя другому какому-нибудь бедствию — закланию, безвозвратной ссылке, либо насильственному заключению в замок забвения