История Роланда - [14]

23. Истории безоблачного детства. О неизвестном человеке

— Папочка! — сказали мы папе как-то раз, когда он ел булку, — Мы хотим вырасти и стать знаменитыми! Все будут нас знать, а ты будешь гордиться.

Мы думали, папа обрадуется и станет нас целовать, но он даже не улыбнулся.

— Экая скука, — махнул папа рукой. — Такого любой балбес хочет. Вот вы бы попробовали похотеть наоборот — чтобы вас никто на свете не знал! Не пробовали? То-то же. А ведь бывает. Вот послушайте, — он отодвинул булку, отряхнулся и стал рассказывать. — Жил-был на свете один весёлый мальчик, беспечный и глупый. Ходил он прилежно в школу, мечтал стать известным артистом, дружил с мальчиками, дружил с девочками, дружил и дружбой дорожил, а в одну девочку даже был влюблён. И вот однажды на большой перемене, отобедав макаронами, капустой и кефиром, разговаривали они все вместе, шутили, смеялись — и мальчик нечаянно от смеха не сдержался и издал из попы очень громкий звук. Настолько громкий и отчётливый, что даже на другом конце класса повернули головы. А девочка, в которую он был влюблён, стояла ближе всех — и ей пришлось зажать нос и убежать, не из зловредности, а по объективным причинам. А из коридора вошёл завуч и стал мальчика обеспокоенно расспрашивать, хорошо ли кормят в столовой. Тут и звонок прозвенел, и мальчика даже подразнить не успели — но весь урок он просидел пригнувшись, дрожа и умирая от позора. После урока он выскочил за дверь, побежал домой и пожаловался маме на колики. Его показали доктору, дали пилюли и оставили дома до конца недели. За эти дни мальчик сильно переменился и повзрослел, стал мало говорить и много думать. Упросил он маму, чтобы перевела его в другую школу, в другом районе, подальше от срама. Но и в новой школе не успокоился: всё боялся, что слухи о громком звуке и сюда дойдут. Ни с кем не дружил, никого не любил, всё молчал и глаза прятал. Серьёзным стал, вдумчивым. Доучился кое-как до неполного и поехал в соседний город, записался на рабфак на токаря. Там мальчика понемногу отпускать стало… Но и месяца не прошло, как увидел он в училищах ту самую девочку, которая нос зажала и убежала — она, оказывается, изучала здесь ткацкое дело. И вроде бы она его тоже заметила, и вроде бы поморщилась, но издалека не разобрать. Не собирая вещей, мальчик словил такси на вокзал и вскочил в товарный поезд. Он провёл ночь, день и ещё ночь на куче угля. И решил твёрдо: меня не должен знать никто на свете. Поезд привёз его в далёкий большой портовый город, где его никто не знал и знать не хотел. Мальчик надвинул кепку, снял угол в коммуналке для слепых, и стал жить подённой грузовой работой, то в порту, то на рынке, то на вокзале. После смены не пил; запирался на ключ и мечтал, как пройдут годы, и рано или поздно никого не останется, кто слышал и знал. Раз в месяц заходил в фейсбук и в одноклассники, проверял, сличал по бумажке. Долго жили, сволочи, долго. Но постепенно всё ж начали вымирать — а куда денутся. И сам мальчик уже старенький стал, еле ноги волочил, устроился истопником в общественную баню. И вот однажды на восьмое марта зашёл тот мальчик в интернет и видит: все околели наконец! Один я остался! Никто меня не знает в целом мире! Вот только та девочка живучая… Последняя, гадина, и ещё стишки пишет, в гроб не торопится:

Пахнуло чернозёмом, торфом, рыбою;

Пахнуло перегноем, поздней осенью;

Меня пронзило счастьем неиспытанным;

С тех пор молю: приди, мой царь единственный!

А ну как меня переживёт? Забеспокоился мальчик, засобирался. Взял он с собою булку, взял кочергу, да и поехал на товарном поезде… Да и доехал… Мда… Вот так-то, детки.

24. Истории безоблачного детства. О законах статистики

— И что же, и что же, папенька?

— Что сталось с ними потом?

— С мальчиком и девочкой?

— Они помирились?

— Они поженились?

Папа не хотел рассказывать дальше, но мы пристали к нему — прыгали вокруг, теребили за рукав, заглядывали в глаза и мешали есть капусту. Со вздохом он отложил ложку и раскрыл рот — и мы тут же побледнели, затихли и крепко-крепко обхватили его за ноги, предчувствуя ужасы.

— Как доехал мальчик, так спрашивает у людей: где здесь проживает Тереза Николаевна Ласункевич? Показывают ему люди — иди туда. Пошёл он и видит — стоит дом. Поднялся он на крыльцо, позвонил в звоночек — а звоночек протяжненький, тревожненький, а кнопка с трещинкой — и ждёт. Задвигалось что-то внутри, вздрогнуло, скрежетнуло отдалённо, и голос изнутри ему смиренно говорит: войдите. Открыл он дверь, а за ней ещё одна дверь, как в тамбуре, и голос изнутри его покорно просит сперва наружную закрыть, чтобы сквознячком старые косточки не протянуло. Тут бы ему сообразить, что ловушка это, но он от волнения не сообразил — живот втянул и дверью хлопнул. Щёлк! И закрылся замок. И тишина. Рванулся мальчик, ломанулся, подналёг плечом, наподдал ногой — но напрасно всё, крепки двери дубовые, сильны засовы калёные. Была у него кочерга с собой, да не поднять её, уж очень узко. Захрипел он тогда, закашлял: на помощь! на помощь! спасите, люди добрые! А сам слышит изнутри нехороший смех. Открывается во внутренней двери окошечко, и оттуда та девочка, уже старуха древняя, хохочет и пальцем тычет. «Обхитрила я тебя, червячок! Не пережить тебе меня, как ни тщись, как мудрствуй, ибо всесильны законы статистики — женщина живёт дольше. И знай: твой громкий звук я помню отчётливо! Будто в уши впечатался!» Как услышал это мальчик, так и скорчился весь в стыдливых судорогах, а старуха визжит и кулачками победно трясёт: помню! помню! так и сдохнешь опозоренным! Но он ещё несколько дней продержался, потому что взял с собой мисочку капусты. Знаете, такие металлические мисочки с прозрачной крышкой? А потом умер, от голода и унижения.