История под знаком вопроса - [41]
Все ясно: история рассматривалась как раздел литературы, а историки ― как писатели. В лучшем случае как анонимные филологи.
Как мы видели из эпиграфа к настоящей главе, как патриотическую >и филологическую воспринимал великий Ломоносов и задачу, стоящую перед российской историографией. И это положение сохранялось до начала XX века, когда Теодору Моммзену присудили нобелевскую премию за многотомную «Историю Рима» именно по разряду литературы. Да и сам великий Моммзен считал себя филологом, а не историком.
Сравним историю с описанием немецкой филологии, данным видным советским филологом германистом В. М. Жирмунским в его статье «Новейшие течения историко-литературной мысли в Германии (В сборнике его статей «Из истории западноевропейских литератур». Л.: Наука, 1981):
«Германская филология возникла в начале XIX века, по образцу классической филологии, прежде всего как наука о древностях, о литературных памятниках германского средневековья»,
которые, добавим, в основном рассматриваются сегодня историками как источники для моделирования прошлого.
Профессор Киевского университета Юлиан Кулаковский в статье «Памяти Моммзена». Журнал министерства народного просвещения, 1904, № 1, стр. 39―61, вспоминал следующие слова Моммзена:
«Да здравствует наша немецкая филология… не история, неофилология должна здравствовать! История, как частное, входит в обширное понятие филологии…».
С нашей точки зрения история в форме ТИ не преодолела подхода к источникам как к литературному произведению (хотя и делает вид, что этой проблемы нет в природе). Ясно, что любой апокриф, любой принимаемый сегодня за исторический источник исторический роман были когда-то кем-то написаны и их филологический анализ правомочен. Но созданная на их основе историческая картина мира не имеет ничего общего с реальным историческим прошлым, с исторической реальностью человечества.
Катастрофа середины XIV века и начало истории
Итак, европейская историческая идея, сформировавшая со временем исторические школы в разных странах и осуществившая затем постепенный переход от локальных и избранных национальных историй к всемирной истории, возникла сравнительно недавно, не более, чем тысячу лет тому назад. Скорее всего, ей ― максимально ― лишь немногим больше, чем 500 лет. Таким образом и вся наша история не может насчитывать больше тысячи лет: пока нет идеи описания событий прошлого, нет и истории. Эта точка зрения разделяется сегодня большинством немецких аналитиков истории. И главным при этом, как мне кажется, является вопрос о том, возникла ли эта идея «из воздуха», из ничего, сама собой, из якобы естественного интереса к прошлому и не менее естественного желания повыпендриваться перед потомками или у ее колыбели стояло некое потрясение основ цивилизации, побудившее людей взяться за перо и обратить свой взор к прошлому.
Моя гипотеза такова: История как описание (моделирование) прошлого начинается с катастрофы. Не с памяти о далеких предках, не с культа таковых, не с устных пересказов легенд и мифов, а с последней крупной катастрофы, которая, как утверждает Христоф Маркс, имела место в середине XIV века в основном в Европе. Традиционная история не знает этой катастрофы, а только одно ее проявление под названием «черная смерть», но зато ей хорошо известен глубокий кризис середины XIV века, охвативший большинство стран Европы. В книге «История Венгрии. Тысячелетие в центру Европы» ее автор Ласло Контлер (М.: Весь мир, 2002) утверждает, что в XIV веке «все развитые европейские страны переживали глубокий кризис», о что, мол, этот кризис не охватил Венгрию, что на самом деле может означать отсутствие достоверной исторической информации для этого периода венгерской истории.
Положение о влиянии крупных катастроф на историческое развитие в российской критике хронологии многие годы не рассматривалось. В свое время Н. А. Морозов под влиянием современного ему состояния представлений об эволюции жизни на Земле дистанцировался от теории катастроф в форме теории о мировых катастрофах космического происхождения, хотя и придавал огромное: значение катастрофам «домашнего изготовления», например извержениям вулканов, и метеоритам. Однако сегодня естествознание вернулось к осознанию судьбоносной роли катастроф в истории Земли, а западная историческая аналитика уделяет мировым катастрофам важную роль в предысторическом и историческом развитии человечества.
Лишь в последние годы российские авторы начинают связывать начало нашей цивилизации с вспышкой суперновой в 1054 году (или позже, как показывают новейшие астрофизические исследования) с ее мощнейшим излучением, которое на несколько порядков пpевосходило по интенсивности нормальное солнечное излучение. О считают, что это облучение вполне могло привести к генетическому перерождению населения северного полушария и дать толчок к мощному скачку в развитии человечества. Наконец, наши с Марксом выступления на конференции в Москве в 2001 году привели к появлению ряда публикаций о сравнительно недавней катастрофе на российской территории, основанных на материалах, уже десятки лет известных в естественнo-научных кругах, но не попадавших до недавнего времени в сектор обзора российских историко-критических авторов.
