История одной семьи - [20]

Поехать за границу предложил отцу в Крыму большевик Затонский, старый эмигрант, который знал его ещё в Париже. Когда на Украине установилась советская власть, Затонский стал крупным партийным работником. Тогда возникла идея — послать за границу своих людей, чтобы посмотреть, что делается, и что можно сделать для распространения революции. Затонский вспомнил об отце, и тот охотно принял его предложение. Я сказала, что никуда не поеду, пока не выяснится, что с Виктором. Я видела, как он мучается, не может есть. Почему-то нельзя было делать операцию. Алёша продолжал переговоры с Затонским, а когда всё было готово, заявил: «Хватит!» Я поддалась и, ничего не сказав Виктору, уехала с Алёшей. И только вернувшись из первой поездки, узнала, что Виктор жив.

Тогда транспорт ещё не вышел из разрухи, но для нас все пути были открыты, доступны классные вагоны и лучшие гостиницы. Я съездила в Одессу, попрощалась с родителями. Приехали мы в Киев. Алёша улаживал дела, а я ждала: как он скажет, так и будет. Побывали мы в разных интересных местах, например, в Лавре, но самое большое впечатление произвела на меня панорама Голгофы. Её давно не существует. Мы взбирались вверх по лестнице, и когда я увидела небо, Голгофу, Христа и делящих его одежду, у меня дух захватило. Затем поехали в Москву.

Москва показалась мне большой деревней, грязной, жалкой и голодной. Там мы посетили двух американских анархистов, выходцев из России — Александра Беркмана и Эмму Гольдман. Сразу после революции они приехали в страну победившего пролетариата, но к 21-му году уже были разочарованы и собирались назад в Америку. Алёша беседовал с ними, но я в разговоре не участвовала — была ведь совсем девчонкой. Я с любопытством разглядывала легендарных революционеров и удивлялась, что выглядят они обыкновенно. Эмме Гольдман было за 50, по моим понятиям — старуха. Алёшу анархисты встретили, как своего человека, дали ему для передачи на Запад кое-какие материалы против большевиков, а также фотографию Махно и рассказ о том, как с ним поступили: сначала использовали в борьбе против белых и петлюровцев, а потом предали. От них мы получили адрес их знакомого, рабочего-синдикалиста, у которого потом остановились в Берлине.

В то время Алёша не знал, что нашу поездку организовала ЧК, но понимал, что об этом визите и о поручении анархистов никто знать не должен. Но пришли мы к ним, не скрываясь, нам тогда не приходило в голову, что куда-то нельзя ходить. Поручение мы выполнили. Алёша был совсем не против того, чтобы рабочие на Западе узнали, что творится в России, считал, что это полезно, что можно на большевиков повлиять. А я через много лет, в Лефортовской тюрьме, вспомнила об этом случае и боялась, что он всплывёт на следствии, считая, что это наше единственное серьёзное преступление против властей.

Потом мы встретились с теми, кто должен был одновременно с нами, но каждый своим путём, выехать за границу. Это были Михаил Горб, большевик и чекист, и Василий Зеленин, бывший левый эсер. Фамилию Николая, тоже бывшего левого эсера и руководителя нашей группы, я забыла. Всех их расстреляли в 37-м году. Иначе сложилась судьба двух других членов группы — бывшего анархиста по прозвищу Дух и его жены Розы, прелестной маленькой женщины. Их родители до революции эмигрировали во Францию, поэтому они хорошо говорили по-французски. По окончании нашей «миссии» Дух с женой уехали во Францию и больше в Россию не возвращались. Впоследствии наши обращались к ним с разными поручениями. В одну из поездок в 30-е годы мы их навестили. Он работал шофёром, жили они скромно и скучно. Им казалось, что в Советском Союзе жизнь бьёт ключом. Очень хотели вернуться, но я им не советовала. Не знаю, что с ними стало при немцах.

Мы договорились с членами группы: добравшись до Берлина, встретиться там по объявлению в эмигрантской газете «Руль». Мы с Алёшей приехали в Петроград, остановились в гостинице «Астория». В Петрограде была коммуна. Ничего нельзя было достать, переполненные трамваи ходили редко, а в гостинице не было воды, но мне нравилось, что ни за что не надо было платить. Покатались бесплатно на лодках. Нам выдали паёк — хлеб и рыбий жир. Даже мне показалось невкусно. А ведь мы находились на особом положении, у других и того не было.

Из Петрограда поехали в Ямбург, город на эстонской границе. Возле Ямбурга — деревня Мертвецы, здесь когда-то остановились красные. Один берег советский, другой эстонский. Прожили там дня три, скучали ужасно: нечего было читать. Наконец, местные чекисты перевезли нас на другую сторону речки, где нас встретил проводник-эстонец. Одеты мы были, как нам казалось, по-европейски: оба в новых синих костюмах, которые нам выдали в Москве, но с собой — только по небольшому пакету с парой белья и полотенцем. «Куда вы собираетесь идти?» — спросил проводник. «В Нарву, в гостиницу». «А документы у вас есть? Ведь в гостинице потребуют документы». Документов у нас не было. Зато были бриллианты и масса денег — долларов и фунтов, которые мы потом, ко всеобщему удивлению, привезли назад. Проводник предложил: «Я могу дать вам справку, которая у меня с моей сожительницей сохранилась с советских времён». Оставил нас в безопасном месте и принёс грязноватый клочок бумаги с какой-то печатью. Читаем: Пётр Раю, житель деревни Мертвецы и Мария Андреевна Ройтятя. Эта справка нам очень пригодилась. Потом мы поняли, что нас пустили, не обеспечив документами, потому что нами не жалко было пожертвовать. Другие, позднее, приезжали за границу, лучше экипированными.