История одной семьи - [19]

С Виктором мне было хорошо, спокойно. Мне казалось — ещё много в жизни предстоит, как хочу, так и буду жить, но в то время я была очень удовлетворена своей жизнью. Мы ходили часа четыре. Наконец, он выложил свой главный аргумент: к нему обратились насчёт работы «за кордоном». Я ему нужна, чтобы вместе бороться за мировую революцию. Долго-долго он меня уговаривал. И, наконец, уговорил.

Мы решили, что уедем назавтра. Я пойду ночевать к Орлову, а он — к другому товарищу. Я вернулась домой, чтобы поговорить с Виктором. Он меня ждал. И увидев, всё понял: «Ты что, уезжаешь с ним?» Я почувствовала облегчение, что он догадался: «Да». Виктор был потрясён: «Ты же говорила, что любишь меня!» «Мне надо уходить». Он стал просить, чтобы я осталась на ночь. Я не хотела настаивать по мелочам. Мы сидели всю ночь и говорили об одном и том же. Он вспоминал: «Ты завтра едешь, я тебе мешаю спать», — и начинал опять. Вдруг попросил: «Оставь мне на память браунинг». Мне было ужасно жалко, но лишь бы он успокоился. Отдала ему браунинг — красивый такой и — заряженный. Рассвело. Мне надо было уходить. А Виктор ходит по комнате. Сидя на кровати, я сняла ботинки — тогда носили высокие ботинки на шнуровке. Стала их зашнуровывать, нагнулась, и вдруг слышу выстрел. Виктор качается, изо рта кровь течёт. Я вскочила, подняла крик, пытаюсь вырвать у него оружие. Прибежали люди. Орлов, которому Алёша сказал, что я приду к нему ночевать, утром отправился к нам, услышав крик, отобрал браунинг и передал его в ЧК. Виктор сказал: «Чёрт, даже этого не смог сделать, как следует». Прислали врача. Оказалось, что пуля отсырела и застряла в нёбе. Но рана страшная, кровь хлещет. Врачи на месте ничего не могли сделать, надо было отправить его в больницу, в Одессу, чтобы извлечь пулю. Он не хотел ехать вместе с нами. Алёша с Виктором долго разговаривал. На него этот поступок произвёл страшное впечатление. Чтобы стреляться из-за бабы! Он понял, что столкнулся с чем-то очень серьёзным, и чувствовал себя, конечно, ужасно. А я — возле Виктора всё время, и уже не хочу ничего. Такой ужас! Алёша попросил оставить его вдвоём с Виктором. Объясняет ему: для нас, революционеров, не так уж важно — та или другая женщина. Особой разницы ведь нет. Он хочет быть со мной, потому что я — подходящий человек для революции. И предложил Виктору поехать за границу вместе. «Если уж вам так важно — никто из нас не будет с ней спать. У нас будут другие дела». Виктор вроде согласился. Главное, он согласился поехать с нами в Одессу и лечь в больницу, иначе он мог погибнуть.

Я была уверена, что Алёша в Крыму вступил в партию. Почти все левые эсеры и анархисты, которые боролись за советскую власть, к этому времени решили, что активно влиять на ход событий можно только, находясь в партии большевиков. Но Алёша мне сказал: «Знаешь, я видел эту партию в действии и ещё подожду туда вступать». Он рассказал, что уже после победы большевики расстреляли в Крыму 30 тысяч белых, которые уже никому не могли причинить вреда. Никаких причин убивать, кроме кровожадности, не было. Убивали не только офицеров. В Симферополе расстреляли известного в городе врача за то, что он оказал помощь белому. Врач был в прошлом революционером, другом Дзержинского, венчался в Шлиссельбургской крепости, чтобы жена могла поехать вместе с ним на каторгу. В Сибири родилась у него дочь Грета, которую мы хорошо знали. И такого человека расстреляли большевики. Правда, у Греты осталась большая книга, в которой Дзержинский, Феликс Кон и прочие деятели выражали сожаление о трагической ошибке. Книга вышла в 20-е годы и была посвящена разным светлым личностям. А Грета всю жизнь чувствовала себя виноватой перед партией за то, что её отца расстреляли — ей ведь приходилось писать об этом в анкетах. Она всегда стремилась подчеркнуть свою ортодоксальность, а на партию не обижалась.

Рассказав о том, что творилось в Крыму, Алёша прибавил: «И я подумал, что не готов делить с ними ответственность за зверства». Я возразила: «Конечно, расстрелять 30 тысяч — это ужасно, вообще ужасно — расстреливать. Но ведь это делалось во имя революции!»

3. Первая поездка за границу

Алёша считал, что ему в России делать нечего. Революция победила, установилась советская власть. Смотреть, как распоряжаются большевики, ему не хотелось, но не состоять членом партии — значило здесь, в России, вообще+ не участвовать в политической жизни. Некоторые анархисты уже тогда считали, что с советской властью надо бороться, но для Алёши этот путь казался немыслимым. Какой бы ни была советская власть, объективно она играет в мире революционизирующую роль. После Кронштадтского восстания он был арестован как анархист. Он сказал на митинге в Одессе, что, конечно, выступать против советской власти — преступление, но сам факт восстания матросов, передового отряда революции, говорит о том, что власть ведёт себя неправильно, и об этом надо подумать, а не искать вину в восставших. Я каким-то образом сумела проникнуть к начальнику ЧК. Алёша просидел всего несколько дней, но за это время в газетах появилось сообщение о том, что арестован инженер Улановский за спекуляцию бриллиантами. Мы решили, что это совпадение, но, возможно, что уже в то время ЧК не гнушалось клеветой.