История одной планеты - [7]
Впрочем, не слишком ли мы увлеклись описаниями животных и растений? Ради них ли пишут фантасты свои произведения? Ведь и у Энвила в рассказе главное — не занятные сами по себе научные гипотезы, объясняющие удивительное биохимическое строение песчанки, и не описания пустынных ландшафтов. Это прежде всего умная, ироничная история о людях. О людях трусливых и смелых, заботящихся только о себе и отдающих себя другим.
Так что пейзажи Венеры, как видно, неплохо могут послужить человековедению, художественной литературе. Особенно это заметно, стоит только обратиться еще к одной модели Венеры, последней в нашем рассказе.
Ее даже трудно назвать новой, речь, по существу, опять пойдет о Венере, «промокшей насквозь». Но образ дождливой планеты, мира, в котором стерлись различия между понятиями «дождь шел» и «дождь пойдет», был создан с такой силой и убедительностью, что не остановиться на нем просто нельзя.
…Несколько человек бредут по Венере. Идут по воде. И сверху их немилосердно поливает водой. Вода везде, от нее некуда скрыться, и не хватает сил идти вперед, на поиски легендарных «Солнечных Куполов», в которых можно передохнуть, обсохнуть, прийти в себя. Где нет дождя.
«Дождь продолжался — жестокий, нескончаемый дождь, нудный, изнурительный дождь: ситничек, косохлест, ливень, слепящий глаза, хлюпающий в сапогах; дождь, в котором тонули все другие дожди и воспоминания о дождях. Тонны, лавины дождя кромсали заросли и секли деревья, долбили почву и смывали кусты. Дождь морщинил руки людей наподобие обезьяньих лап; он сыпался твердыми стеклянными каплями; и он лил, лил, лил…»
Это строчки из рассказа Рэя Брэдбери «Нескончаемый дождь». По выразительности «Венера» Брэдбери — одна из самых запоминающихся, хотя он и не разрабатывал ее столь подробно, как «свой Марс». Тут забываешь о «моделях» — в памяти остаются люди. И не важно, имеет ли подобная гипотеза право на существование, — образ нескончаемого дождя и людей, бредущих сквозь него, запомнится, в этом нет сомнения.
Сестра Земли
С самых ранних произведений воображаемая Венера стала обильно заселяться разумными существами — вспомним хотя бы романы Мунро и Гриффита. Приманка была лакомой, ничего не скажешь: облака, облака… — а попробуй отгадай, что там творится под их покровом! Идеальный полигон воображения!
Традиция закрепила за венерианами роль «младших братьев» человека. Былая ли популярность гипотезы Лапласа о неравном возрасте планет Солнечной системы всему виной, не знаем. Вероятно, подсознательное противопоставление Марсу действительно имело место, но факт остается фактом — в подавляющем большинстве произведений мы встретим лишь «диких» или «полудиких» венериан. Во всяком случае, это существа, стоящие на более низкой ступени развития.
С чем же пожаловали посланцы небес к доверчивым детям природы? Что принесли с собой?
В западной фантастике ответ однозначен и грустен: не мир несли пришельцы, но меч. А с ним — кровь, страдание, смерть.
Западные писатели-фантасты, которых и так-то в излишнем гуманизме не упрекнешь, никак не могли освободиться от сопоставления двух символов — «старшего» Марса и «младшей» Венеры. А так как со времени «Войны миров» участь марсиан в массовой научной фантастике была практически предрешена, то где-то в недрах «массового подсознания» (интересно, есть ли такое?) выковалась схема: марсиане вторгаются к нам, мы — на Венеру. Марсиане подвергают нашу планету жестокой колонизации — в поисках кислорода или «жизненного пространства», или просто так, по праву сильного… А земные конкистадоры устремляют свой хищный взор на Сестру Земли.
Трагическое несоответствие: мир любви, райская обитель, к которой обращали свой взор утописты и богоискатели всех мастей, — и кровь, смерть, жестокость… Возникает схема «антиконтакта»: отсутствие взаимопонимания — антагонизм — война — уничтожение или порабощение. Грустно, но иной альтернативы писатели разглядеть не сумели.
Гипноз подобного «антиконтакта» с жителями Венеры захватил даже такого крупного английского фантаста 30–40-х годов, как Олаф Стэплдон (1886–1950). Писатель обладал феноменальной способностью охватывать разом целые эпохи, умением вычленять тенденцию в хаосе фактов, силой и убежденностью философского воображения. В известном романе «Последние и первые люди» (1930) он изобразил эволюционный путь человеческой расы за период в полмиллиарда (!) лет. И тем обиднее, что Венера в его романе — опять жертва колонизаторов-землян, к тому времени перешедших на «пятую» порядковую ступень эволюции.
«Пятые люди» столкнулись с проблемой переселения задолго до его осуществления: по расчетам астрономов в распоряжении человечества оставались «какие-нибудь» десять миллионов лет, после чего Луна должна была упасть на нашу планету. Взоры землян устремились к Венере, которой предстояло стать будущим домом человечества. «С другой стороны, вскоре стало ясно, что преобразовать Венеру в должный срок удастся, только если применить самые эффективные меры воздействия. Так было решено расщепить часть океана Венеры на кислород и водород путем гигантского процесса электролиза»… Нечего и говорить, что технические трудности мало волнуют наших отдаленных потомков. Хуже, что их не очень-то трогают трудности моральные, возникшие быстро и неожиданно.
