— Представь себе, из самого надежного источника. От твоей мамы.
Мой ответ еще больше удивил ее.
— Когда она тебе об этом могла рассказать? Где? Геннадий Львович, улыбаясь, прислушался к нашему разговору.
— В доме твоих родителей я был всего четыре дня назад. — И подробно описал ей свое путешествие в местечко.
— Ты слышишь, Геннадий, Соля разговаривал с мамой, видел отца. — Она обернулась ко мне. — Только человек искусства, только истинный художник способен на это! Если бы давали медали за душевную красоту, я бы настояла, чтобы тебе дали первую, Соля! Ты просто чудо! И ты сидел на нашем крылечке…
Мне показалось, что голос ее, глаза, лицо чуточку изменились. Но только на мгновение.
— Расскажи, расскажи подробно обо всем, — продолжала она уже с прежним оживлением. — Я так давно там не была. Как мама выглядит? А отец? А наш дом? И ты смотрел на клены? На мои клены у крыльца?
Ехевед пересела поближе и, подперев рукой подбородок, приготовилась слушать. Но молчание ее длилось недолго.
— Геннадий! Ты слышишь, Соля привез с собой даже веточку! Веточку с моего любимого клена. — Она была растрогана. — Это так… на тебя похоже, Соля! Тебе полагается две медали… — И сразу же переменила тему. — А как на границе? Спокойно? Но в местечке ничего не строят? Ты заметил? А кто такой Швалб, который теперь председателем в Дубровенском горсовете?
— Пиня. Пиня Швалб. Бывший секретарь комсомольской ячейки. Неужели не помнишь? Он ведь был безумно в тебя влюблен.
— Только он один? — кокетливо спросила Ехевед.
— Где там один?! Все лучшие парни! — шутливо отпарировал я.
— И ты? — Она лукаво посмотрела мне прямо в глаза.
— Ехевед, может, нам пора накрыть на стол? — обратился Геннадий Львович к жене.
Она легко поднялась и вдруг, словно ей пришла в голову счастливая мысль, спросила, где я завтра выступаю. Узнав, что в Кронштадте будет дан концерт для моряков Военно-Морского флота, радостно воскликнула:
— Я хочу и там тебя послушать. Поеду с тобой, Соля. Хорошо? Геннадий, ты не возражаешь? — обратилась она к мужу.
— Пожалуйста, — добродушно ответил тот. — Но ведь надо иметь специальное разрешение.
— Как жаль, — огорченно проговорила она.
Накрыв скатертью большой круглый стол, Ехевед позвала няню и, что-то ей сказав, отослала на кухню. Легко и грациозно двигаясь, она доставала из буфета бокалы, рюмки, тарелки. В самом центре стола, как самое дорогое, была поставлена ваза с букетом душистых цветов, которые я ей преподнес. Потом Ехевед внимательно осмотрела, все ли на месте, подошла к мужу, который со мной беседовал, извинилась, что перебивает нас, поцеловала его в лоб и сказала:
— Геннадий, будь так добр, сходи в дежурный магазин на углу и купи бутылку хорошего вина.
— Зачем это нужно? — Он посмотрел на жену влюбленными глазами. — У нас есть хорошее вино.
— Ах да, я забыла, — сказала Ехевед, заглянув в буфет. — Действительно, бутылка токая. Отличное вино, но очень крепкое, а Соля, вероятно, пьет только сухое.
— Посмотри хорошенько еще раз, дорогая, — улыбнулся Геннадий Львович. — Там найдется и сухое.
— Ты прав, — сказала она упавшим голосом. — Есть Цинандали. Соля, признайся, ты пьешь вино или иногда предпочитаешь коньяк?
Я чувствовал себя очень неловко из-за этой игры, в которую был невольно втянут. К тому же мне совершенно все равно, что пить: крепкое или сухое вино, коньяк или ликер. Честно говоря, я вообще предпочел бы ничего не пить, лишь бы Геннадий Львович, который с первой же минуты мне очень понравился, не почувствовал себя ущемленным.
Я растерянно пожал плечами и ничего не ответил.
— Вот видишь, Соля пьет только коньяк! — воскликнула она с радостью.
Но в запасах хозяина коньяк тоже нашелся.
Когда уже собирались садиться за стол, Ехевед вдруг вспомнила о нарзане. Вот нарзана в буфете не оказалось.
— Дорогой мой, ну как же можно без минеральной воды, — с виноватым видом обратилась Ехевед к мужу. — Чем же мы будем запивать этот ужасный коньяк? Возьми хоть пару бутылок. Больше не надо. В дежурном всегда есть. Только прошу тебя, не задерживайся.
Мне очень не хотелось своим посещением доставить Геннадию Львовичу даже малейшую неприятность, готов был пойти вместе с ним и, поднявшись, выразил это свое желание. Но он категорически запротестовал.
Ехевед проводила мужа. Заглянула на кухню, отдавая какие-то распоряжения няне, и легким шагом подошла ко мне.
— Соля, я очень хочу завтра встретиться с тобой, — взволнованно сказала она. — Завтра — воскресенье. Я свободна. Буду ждать тебя у Исаакиевского собора. В двенадцать часов. Я буду стоять возле второй колонны. Справа. Принеси с собой, Соля, веточку с моего клена. Хорошо? — спросила она и, не дожидаясь моего ответа, пошла в соседнюю комнату, где спала дочурка.
Скоро вернулся Геннадий Львович. Спокойным, уверенным шагом вошел он в столовую. Весело позвал Ехевед, поставил на стол несколько бутылок нарзана и сказал, что она не может себе представить, как ему повезло.
— Посмотри, что мне удалось купить, — и подал ей шоколадный торт.
Ехевед улыбнулась.
Геннадий Львович налил мне и себе коньяка, а в рюмку Ехевед всего несколько капель.
