Движущими силами перемен в течение этого периода были основные структурные силы. Демография, потребительский рынок, технологические инновации и системы коммуникации изменили цель и практику уединения. Однако в большинстве случаев эти процессы облегчили, а не ограничили индивидуальный выбор в отношении того, оставаться ли в компании других или выйти из нее. Люди все чаще после Второй мировой войны решали жить в одиночестве, потому что это стало практически осуществимо, а также потому, что в разное время они предпочитали собственную компанию обществу родителей, или взрослых детей, или не удовлетворяющих их партнеров. Вопрос агентности должен был бы предостеречь от того аргумента, что люди сейчас, как пишет Сара Мейтленд, «боятся оставаться наедине с самими собой»[1127]. Точнее было бы сказать, что их беспокоит утрата свободы воли в их социальных отношениях. В тех случаях, когда они могут сами выбрать одиночество, они могут найти множество способов вести настолько полноценную жизнь, насколько это позволяют их возраст и здоровье. Если же ожидаемым результатам мешает тяжелая утрата или затянувшийся неуспех в личных отношениях или если их ограничивает ухудшение положения в частном или общественном смысле, тогда наступает одиночество, и оно может сопровождаться большими страданиями.
Последнюю связь с прошлым (пусть она и находится под угрозой) можно найти в мире природы – проверенного временем места для уединенного отдыха. Ему могут грозить любые опасности, но в конце второго десятилетия XXI века он остается своего рода ресурсом самососредоточения и свободы. Несмотря на рост населения и разрушение окружающей среды с начала промышленной революции, люди все еще могут уйти от компании в близлежащие парки или в сельскую местность – или же работать в своих садах, на своем частном участке Эдема.
