История одиночества - [113]
Рост привел к сбросу полярностей уединения. В начале нашего исследования значение этого состояния было рассмотрено по отношению к его противоположности. Его заметность в конце XVIII века отражала тревоги, вызванные просвещенческой поддержкой коммуникации. Дальнейший ход событий стал свидетелем не победы одной альтернативы над другой, а скорее пересмотра того, как следует понимать отношения между ними.
На протяжении большей части этого периода сетевое уединение рассматривалось как необходимый и все более продуктивный спутник физического одиночества. Поскольку большая часть населения жила на шумных улицах растущих городов и поселков, способность коммуникационных технологий мысленно освобождать от гнета компании приветствовалась. Из всех способов одиночества, описанных в этой его истории, наиболее распространенной была, пожалуй, заместительная форма. От отцов-пустынников до Робинзона Крузо, поэтов-романтиков, Франкенштейна, историй об одиночных путешествиях, рассказов о разных видах тихого отдыха в печати, а затем и в новых медиа, руководств по одиночному досугу, текстов о возрожденном монашестве и публикаций о «разуме, теле и духе», доля населения, наслаждавшегося уединением в своих удобных креслах, намного превышает долю тех, кто на самом деле испытал его, особенно в экстремальных формах.
Цифровые данные и повествования в их наиболее креативной форме еще больше расширили возможности сетевого уединения для абстрагированных пользователей – то есть ухода из непосредственного окружения для взаимодействия с далекими людьми и альтернативными мирами. Однако растущее использование интернета вызвало две острые проблемы. Во-первых, с ростом осведомленности о возможностях цифровых медиа в плане слежки за пользователями функция уединения как последнего прибежища личной независимости была противопоставлена использованию коммуникационных систем для увеличения его досягаемости. Вместо того чтобы обогащать эту сферу, смартфон, подключенный к поисковым системам и социальным сетям, может, наоборот, полностью ее истощить. Внедряемые сегодня технологии распознавания лиц грозят упразднением самого понятия уединения. Больше не будет пространства, в котором люди смогут разговаривать сами с собой, не будучи увиденными или подслушанными корпорациями или государством.
Во-вторых, погружение во вселенную интернета возрождает опасение Циммермана, что существуют такие формы ухода от общества, которые являют собой одностороннее путешествие. Так, высказываются сомнения относительно влияния цифровой коммуникации на необходимый баланс между одиночеством и социальностью. Утверждается, что онлайн-вселенная запирает пользователя в таком месте, где не может быть ни истинного уединения, ни эффективных межличностных отношений[1108]. Использование таких терминов, как «одержимость» и «зависимость», особенно по отношению к юным интернет-пользователям, указывает на опасение, что навыки непосредственного, личного общения утрачиваются[1109]. У тех, кто отдает мессенджерам по целому дню в неделю, не будет ни времени, ни возможности поговорить друг с другом. По мнению Шерри Тёркл, последствия здесь взаимно разрушительны. Часы, проведенные в Сети, мешают развитию чувства внутреннего «я», необходимого для эффективных личных отношений, а ослабление устного общения, в свою очередь, препятствует формированию более полноценной идентичности. «Уединение, – пишет Тёркл, – укрепляет чувство собственного „я“, а вместе с ним и способность к эмпатии. Далее, разговор с другими людьми дает богатый материал для самоанализа. Как в одиночку мы готовимся к совместной беседе, так же и вместе мы учимся более продуктивному уединению»[1110].
Есть в этом анализе кое-какие проблемы, связанные с исторической перспективой. В частности, нам не хватает систематических знаний о масштабах непосредственного взаимодействия в обществах прошлого. Так, на протяжении XIX и большей части XX века домохозяйки, как мы видели, часто проводили долгие часы в вынужденной изоляции, не общаясь ни с кем кроме маленьких детей или слуг, а темы разговоров с последними были ограничены их социальными отношениями. Вернувшимся мужьям могло не хватать интереса или сил, чтобы обсудить прошедший день, или же они предпочитали выговориться в компании приятелей, встретившись с ними в клубе или трактире. Если последующий рост «товарищеских браков» и увеличил возможности социального обмена, то одновременное распространение таких явлений, как отдельные спальни для детей-подростков или приватные пространства в доме для занятий взрослых, создавало дополнительные препятствия для случайных разговоров. Кроме того, новые островки молчания в домашних пространствах создал и стремительный рост (начиная с 1945 года) числа домохозяйств, состоящих из одного человека. Вопрос о том, существовал ли в позднем модерне такой момент, когда был достигнут и пройден пик общения, требует дальнейшего изучения.
