История Нью-Йорка - [130]

Там, сидя на зеленой мураве на берегу ручейка, который, сверкая, бежал среди травы, они подкрепились после утомительного плавания, основательно налегая на обильные запасы провизии, захваченные ими с собой в это опасное путешествие. Восстановив как следует свои мыслительные способности, они стали серьезно совещаться о том, что им делать дальше. Это был первый обед совета, когда-либо съеденный христианами-бюргерами в Бельвью, и там, как говорит предание, началась великая родовая распря между Харденбруками и Тенбруками, впоследствии оказавшая заметное влияние на строительство города. Смелый Харденбрук, чей взор был безмерно очарован солеными болотами, окутанными туманом и простиравшимися вдоль берега у основания Кипс-Бей, советовал во что бы то ни стало вернуться туда и там основать задуманный город. Против этого резко восстал непреклонный Тенбрук, и они обменялись множеством нелюбезных слов. Подробности их спора до нас не дошли, о чем мы вечно будем сожалеть; мы знаем только, что мудрый Олоф положил конец пререканиям, решив продолжать исследования в том направлении, которое столь ясно было указано таинственными дельфинами. В результате отважный Крепкоштанник отказался от дальнейшего участия в экспедиции, завладел соседним холмом и в приступе великой ярости заселил своим потомством всю эту часть страны, где Харденбруки живут и по сей день.

Тем временем веселый Феб, как шаловливый мальчуган, резвящийся на склоне зеленого холма, начал свой путь вниз по небосводу, и так как течение снова стало благоприятным, решительные павонцы опять отдались на его волю и, двигаясь вдоль западного берега, понеслись к проливам, отделяющим Блэкуэллс-Айленд.

Здесь капризное непостоянство течения весьма удивило и привело в замешательство наших знаменитых моряков. То их захватывали игривые водовороты и, заставив обогнуть далеко выступающий мыс, увлекали в глубь какой-нибудь романтической бухточки, вдававшейся в берега прекрасного острова Манна-хаты, то они проносились у самого основания нависших скал, покрытых пышными виноградными лозами и увенчанных рощицами, бросавшими широкую тень на расстилавшуюся внизу поверхность воды; то вдруг они оказывались на середине реки, и их мчало с такой быстротой, которая весьма тревожила мудрого Ван-Кортландта; видя, как с обеих сторон земля быстро уходит назад, он стал сильно подозревать, что материк от них ускользает.

Куда ни обращали путешественники свой взгляд, перед ними, казалось, цвел новый мир. Не было никаких следов человеческой деятельности, которые нарушали бы прелесть девственной природы, обнаруживавшей здесь все свое роскошное разнообразие. Эти холмы, ныне ощетинившиеся, как сердитый дикобраз, рядами тополей (тщеславных растений-выскочек! любимцев богатства и моды!), были тогда украшены могучими местными уроженцами. Царственный дуб, благородный каштан, стройный вяз и, тут и там, лесной гигант, тюльпановое дерево, вздымали ввысь свою величественную вершину. Где теперь виднеются пышные приюты роскоши — виллы, почти скрытые в полумраке тенистых аллей, откуда томная флейта часто разносит вздохи какого-нибудь городского щеголя, там птица-рыболов строила тогда свое уединенное гнездо на сухом дереве, возвышавшемся над ее водными владениями. Робкий олень, никем не тревожимый, пасся на этих берегах, ставших ныне для влюбленных местом прогулок при луне и сохранявших следы стройных ножек красавиц; дикая пустыня была даже в тех прелестных местах, где теперь возвышаются величественные башни Джонсов, Схермерхорнов и Райнлендеров.

Так, скользя в безмолвном удивлении среди нового и незнакомого ландшафта, доблестная павонская флотилия обогнула подножие мыса, смело выступавшего навстречу волнам и как бы грозившего им, когда они с шумом набегали на его основание. Это был утес, хорошо известный современным морякам под названием Грейси-Пойнт — по прекрасному одноименному замку, который он, как слон, несет на своей спине. И тут перед взором путешественников открылась дикая, разнообразная панорама, где вода и суша чудесным образом соединились, словно для того, чтобы усилить и выставить напоказ красоту каждой из них. Справа от мореплавателей находилась поросшая осокой оконечность Блэкуэллс-Айленда, одетая в свежий наряд яркой зелени; за ней тянулся прелестный Сандсуикский берег и маленькая гавань, хорошо известная под названием бухты Халлета — место, в более позднее время пользовавшееся дурной славой из-за того, что оно служило пристанищем пиратам, кишевшим в этих водах, обкрадывавшим фруктовые сады и арбузные бахчи и оскорблявшим джентльменов, когда те выходили в плавание на прогулочных лодках. Слева глубокая бухта, или скорее речка, грациозно убегала вдаль среди берегов, окаймленных деревьями и представлявших собой нечто вроде просеки, сквозь которую виднелись лесистые районы Харлема, Моррисании и Истчестера. Там взгляд с восхищением останавливался на покрытой густыми лесами местности, перемежавшейся увенчанными рощицами холмами, тенистыми лощинами и вздымавшимися одна над другой волнистыми цепями гор. И повсюду расстилался лиловатый весенний туман, придававший всему оттенок нежной истомы.