История Нью-Йорка - [12]

Бог ты мой! Какая тяжелая жизнь у нас, историков, старающихся рассеять сомнения читателей! Вот я, пыхтя и мучаясь, писал эти три нудные главы, а читатель, пыхтя и мучаясь, следовал за мной по пятам; я вставал рано и ложился поздно, трудился над изъеденными червями, устаревшими, ни на что не годными книгами, заводил знакомства с тысячью ученых авторов, как древних, так и современных, которые, сказать по правде, являются самыми глупыми собеседниками в мире — и чего же мы в конце концов достигли? Конечно, чрезвычайно ценного вывода, что наша страна действительно существует и была некогда открыта. Очевидная истина, не стоющая и понюшки табаку. И что еще хуже, теперь мы, по-видимому, находимся от города Нью-Йорка так же далеко, как были в самом начале. Что касается меня, то мне на это наплевать, ибо я привык к скучной ученой компании; но я сочувствую моим несчастным читателям, которые, вероятно, окончательно пали духом и устали.

Мы встретимся, однако, еще с огромными трудностями, так как нам предстоит по возможности показать, каким образом была первоначально заселена эта страна — вопрос, который чреват для нас, добросовестных историков, большими неприятностями, но обойти который совершенно невозможно. Ибо, если мы не докажем с полной определенностью, что аборигены пришли из такого-то места, то в наш недоверчивый век тотчас начнут утверждать, что они вовсе не приходили; а если они вовсе не приходили, тогда эта страна никогда не была заселена — вывод, превосходно согласующийся с законами логики, но в корне противоречащий всякому чувству человеколюбия, поскольку в результате неоспоримых умозаключений он должен оказаться роковым для бесчисленных аборигенов этой густо населенной страны.

Сколько перьев было выщипано из гусиных крыльев, чтобы опровергнуть этот страшный софизм и спасти от логического уничтожения многие миллионы наших собратьев! Какие океаны чернил были осушены во имя этой высокой цели! И сколько великих умов зашли в тупик и навеки свихнулись! Я замираю в благочестивом трепете, когда созерцаю написанные на разных языках увесистые тома, в которых они пытались разрешить этот вопрос, столь важный для счастья общества, но окутанный столь густой завесой непроницаемой тьмы. Один историк за другим смело вступали в лабиринт гипотетических доказательств и, вынудив нас до изнеможения гоняться за ними сквозь множество in octavo, in quarto и in-folio, оставляя нас в конце концов ничуть не более умными, чем мы были вначале. Именно из-за подобного рода философской погони за химерами древний поэт Макробий[89] столь рьяно ругал любопытство, предавая его анафеме, как «скучнейшую, мучительную заботу, суеверное усердие в совершенно бесполезной области, зудящее стремление увидеть то, что видеть невозможно, и делать то, что, будучи сделано, не имеет никакого значения».

Но вперед, мои бодрые читатели, вернемся к прерванному делу и навалимся изо всех сил на оставшийся мусор, лежащий на нашем пути; однако я ручаюсь, что, если бы господину Геркулесу в добавление к его семи подвигам предложили совершить еще восьмой, а именно написать правдивую историю Америки, он бы, наверно, отказался от этого предприятия, даже не приступив к нему.

Я ничего не скажу о притязаниях детей Ноя на то, что они первоначально заселили нашу страну, так как об этом уже упоминал в предыдущей главе. Следующие по знатности претенденты — это потомки Авраама. Так, Кристобаль Колон (обычно называемый Колумбом), когда он впервые открыл золотые копи Испаньолы,[90] сразу же с проницательностью, которая оказала бы честь любому философу, решил, что им найден древний Офир,[91] откуда Соломон добывал золото для украшения иерусалимского храма; больше того, Колон вообразил даже, что видел остатки плавильных печей несомненно еврейской постройки, применявшихся для очистки драгоценного металла.

Такая блестящая догадка, столь очаровательная по своей нелепости, была слишком соблазнительной, чтобы ее немедленно не подхватили ученые простофили; и, конечно, нашлась куча глубокомысленных писателей, готовых поклясться в правильности этого предположения и подкрепить его своим обычным грузом мудрых толкований и ссылок на авторитеты. Ветаблус и Робертус Стефенс[92] заявляли, что это яснее ясного; Ариус Монтанус[93] без малейших колебаний утверждает, что Мексика — это подлинный Офир и древними насельниками этой страны были евреи. Поссевин,[94] Бекан[95] и куча других проницательных авторов ни к селу ни к городу приплетают предполагаемое пророчество из четвертой книги Ездры,[96] которое, будучи включено во всеобъемлющую гипотезу, подобно ключевому камню в своде, обеспечивает ей, по их мнению, непреходящую прочность.

Едва успели они, однако, закончить свое прекрасное сооружение, как вваливается фаланга авторов противоположного направления, во главе с Яном Лаэтом, великим голландцем, и одним ударом опрокидывает их постройку. Ян в самом деле решительно возражает против всяких притязаний израильтян на то, что они первыми заселили нашу страну, приписывая все эти двусмысленные свидетельства, а также следы христианства и иудаизма, якобы обнаруженные в различных провинциях Нового Света,