История начинается в Шумере - [72]

Как два друга, он. . . .,

«У кого есть дом, пусть идет в свой дом!

У кого есть мать, пусть идет к своей матери!

Пусть пятьдесят одиноких мужей, которые хотят сделать то же, что и я, станут рядом со мной!»

У кого был дом, тот пошел в свой дом, у кого была мать, тот пошел к своей матери.

Пятьдесят одиноких мужей, которые хотели сделать то же, что и он, стали рядом с ним

К дому кузнецов он направил свои шаги,

., топор. ., свое «оружие героя» повелел он выковать.

К саду. . на равнине он направил свои стопы,

Дерево. ., иву, яблоню, самшит, дерево… он срубил.

«Сыновья» его города, что были с ним, подняли их на плечи.

В следующих 15 строках множество лакун, но мы все же узнаем, что, перевалив через семь хребтов, Гильгамеш крепко уснул и один из его спутников пытается его разбудить.

Он прикоснулся к нему, но Гильгамеш не встал,

Он заговорил с ним, но Гильгамеш не ответил,

«О простертый здесь, ты, простертый здесь,

О Гильгамеш, господин, сын Куллаба, долго ли будешь ты лежать?

Страна окуталась тьмой, тень упала на нее,

Сумерки погасили свет,

Уту, высоко подняв голову, ушел в объятья своей матери Нингаль.

О Гильгамеш, долго ли будешь ты лежать?

Не заставляй сынов твоего города, твоих спутников,

Ожидать тебя у подножия горы!

Не допусти, чтобы мать, породившую тебя, привели на городскую площадь!»

Гильгамеш внял его речам.

Своим «словом героя» он укрылся, словно плащом;

Плащом, ценою в тридцать шекелей, который он носил на руке, обернул он грудь.

Подобно быку встал он на «большой земле»,

Он прижался ртом к земле, зубы его заскрежетали.

«Клянусь жизнью Нинсун, моей матери, что меня родила, и божественного Лугальбанды, моего отца,

Пусть я уподоблюсь тому, кто на диво всем сидел на коленях Нинсун, моей матери, что меня родила».

И второй раз сказал он: «Клянусь жизнью Нинсун, моей матери, что меня родила,

и божественного Лугальбанды, моего отца,

Пока не убью этого „человека“, если он человек, пока не убью его, если он бог,

Стопы мои, обращенные к Стране, я не обращу вспять, к городу!»

Верный слуга взмолился,. . жизнь.

Он ответил своему господину:

«О господин мой, ты никогда не видел этого „человека“, а потому не страшишься.

Я же видел этого „человека“, и я страшусь.

Это воин, его зубы — зубы дракона,

Его лик — морда льва,

Его. . — низвергающийся потоп,

От его лба, сокрушающего тростник и деревья, никто не уйдет!

О господин мой, ступай в Страну, а я возвращусь в город.

И расскажу твоей матери о твоей славе, — пускай возрадуется!

Я расскажу ей о твоей неминуемой смерти, — пускай горько заплачет!»

Гильгамеш отвечает:

«Никто другой за меня не умрет, нагруженный корабль не утонет,

Ткань, сложенную втрое, не разрежешь,

. . .не сокрушишь,

Дом и хижину огонь не разрушит.

Помогай мне, я буду помогать тебе, — и что может с нами случиться?. . . .

Пойдем вперед, мы увидим его своими глазами!

И если, когда мы пойдем вперед,

Страх подступит к тебе, страх подступит к тебе, — прогони его вспять!

Ужас подступит к тебе, ужас подступит к тебе, прогони его вспять!

В твоем…, пойдем вперед!»

Они были еще на расстоянии в четыреста метров,

Когда Хувава . .(из) своего дома из кедра,

Устремил на Гильгамеша свой взгляд, взгляд смерти,

Закачал головой, замотал головой

Он (Гильгамеш) сам вырвал с корнем первое дерево,

«Сыны» города, его спутники,

Обрубили ветви, закрепили веревки,

Отнесли его к подножию горы.

Когда он покончил с седьмым деревом, он приблизился к дому Хувавы,

Он направился к «змею винной набережной»[30] в его доме

И, как будто запечатлевал поцелуй, ударил его по щеке.

Зубы Хувавы защелкали,. . . рука его задрожала.

«Я хотел бы сказать тебе слово…,

(О Уту), матери, меня породившей, я не знаю, отца, меня воспитавшего, я не знаю,

Ты породил меня в Стране и ты меня воспитал!»

Он заклинал Гильгамеша жизнью небесной,

жизнью земной и жизнью загробной.

Он взял его за руку, повел его в….

Сердце Гильгамеша преисполнилось жалости к…,

И он сказал слуге своему Энкиду:

«О Энкиду, отпусти пойманную птицу в свое гнездо,

Пусть пленный вернется к своей матери!»

Энкиду отвечал Гильгамешу:

«Не имеющего разума, даже если он гигант,

Растерзает Намтар (демон смерти),

Намтар, не делающий различий.

Если пойманная птица вернется в свое гнездо,

Если пленный вернется к своей матери,

Ты сам не вернешься в город матери, породившей тебя!»

Хувава сказал Энкиду:

«Против меня, во зло мне ты говоришь, Энкиду!

О наемник. . . . во зло мне ты говоришь!»

Когда он так сказал,

Они перерезали ему горло,

Наложили на него. . . .,

Отнесли его к Энлилю и Нинлиль.

Гильгамеш был самым прославленным из героев Шумера, любимым персонажем древних певцов и поэтов. Однако современные востоковеды впервые узнали о нем и о его героических деяниях не из шумерских, а из семитических источников. Он был главным героем вавилонской эпической поэмы, которая, по общему признанию, является наиболее значительным литературным произведением всего древнего Двуречья. Однако сравнительный анализ этого вавилонского эпоса и его шумерских источников показывает, что вавилонские авторы и «редакторы» использовали и переделали шумерский эпос в своих целях, подгоняя его под свою мерку. В следующей главе мы попытаемся отделить шумерское ядро от более поздней семитической оболочки.