История Марго - [68]

– Она ужасная женщина.

– Я никогда не была для нее достаточно хороша.

– Может, она тебе завидует.

– Ее сын – взрослый мужчина, а она до сих пор его защищает. Я знаю, что ей положено быть на его стороне, но меня это раздражает.

– А сам Давид – он тебя защищает? Он хочет детей?

Брижит намазала бриошь джемом и откусила. Жевала она медленно, а когда заговорила, ее голос звучал задумчиво.

– Как и большинство мужчин, он боится постареть, утратить живость. Он всегда хотел быть отцом и в то же время остаться свободным. Это несовместимые желания.

Я вспомнила пальцы ног Брижит, скребущие по деревянному полу у них в комнате. Что она имела в виду, утверждая, что Давида нет дома? Каждый раз, бывая у них, я видела полоску света под дверью его кабинета.

– В любом случае я никогда особо не доверяла врачам, – сказала Брижит, доедая ломтик бриоши. – Однажды мать отвела меня к врачу. Это был старик, который в перерывах между приемом пациентов непрерывно курил. Он потребовал, чтобы я разделась в присутствии матери. Я понимала, что она увидит мои толстые ноги, торчащий живот, растяжки на бедрах. Я весила от силы килограммов пятьдесят, но считала себя толстой. Я сняла одежду. Я чувствовала себя изнасилованной. Она впервые видела меня голой.

Как только Брижит договорила, нас прервал мужской голос. Я оглянулась через плечо. Я не знала этого человека. Он был среднего роста, в коричневом шерстяном пальто и серой шапке.

– Брижит Дюарт, – сказал он и похлопал ее по плечу.

Брижит повернулась к нему и совершенно точно его узнала.

– Здравствуйте, Жорж, – сказала она холодно. Было ясно, что она не рада его видеть.

– Так-то ты приветствуешь своего кузена?

Он наклонился и трижды расцеловал ее в обе щеки. Из-под его пальто резко пахнуло потом, кислым, как мокрая шерсть. Я знала, что для Брижит этот запах отвратителен, что она назвала бы его мерзкой вонью.

Она представила ему меня, сказав, что я ее подруга.

– Приятно познакомиться, – сказал он и засмеялся, повернувшись к Брижит. – А у тебя молодые подруги. Это, наверное, влияние городской жизни.

Она натянуто улыбнулась.

– Вы теперь живете здесь? – спросила она.

– Нет, в гости приехал на денек. Мне нравится здесь бывать время от времени. Ходить в кино на Елисейских полях и уезжать ночью последним поездом. Я шел по улице и увидел тебя в окно. Не мог поверить в свою удачу.

Жорж навис над нами, мы чувствовали его тяжелое дыхание. Его зубы были исчерчены коричневыми линиями и похожи на кору. Мне хотелось закрыть ему рот.

– Какое совпадение, – сказала Брижит.

– Ты никогда нас не навещаешь. – Он заговорил быстро, практически перебив ее. – Как насчет матери? Не хочешь с ней увидеться? Ты знаешь, что она убирает чужие дома, хотя у нее артрит.

– Она просила о встрече со мной?

– Ей не нужно просить.

Брижит молчала.

– Она твоя мать. Ты могла хотя бы послать ей денег.

– В ней нет ни капли сочувствия к другим.

Брижит открыла сумку и вытащила кошелек. В ее движениях было столько ярости, что я уже подумала, не собирается ли она заплатить Жоржу, чтобы он оставил нас в покое. Или стукнуть его кошельком по голове. Дрожащими пальцами она положила на стойку несколько монет.

– Простите, у нас назначена встреча, – сказала она, снимая пальто с крючка. – Нам пора.

Я встала одновременно с Брижит, так почти и не притронувшись к своему кофе.

– Я передам ей привет! – крикнул Жорж нам вслед.

Когда мы вышли на улицу, Брижит почти не скрывала злости. Она устремилась вперед, даже не остановившись, чтобы надеть пальто. Я поежилась, глядя на ее тонкие руки в широких рукавах свитера.

– Вот почему я ушла из дома, – сказала она. – Из-за таких, как он.

Я с трудом поспевала за ней. Нам оставалось пройти еще немного. Меня поразило, насколько они с Жоржем разные. Он говорил бесцеремонно и почти наваливался на нас всей грудью. Она же ни разу не сбилась с тона: обращалась к нему формально, на vous[34], и тщательно выговаривала каждое слово, как учитель, беседующий с маленьким учеником.

Когда мы подошли к их дому, я запыхалась.

– Приходится защищаться от собственной семьи, – сказала Брижит. – Если они тебя изводят, лучше вычеркнуть их из своей жизни. Когда мы были детьми, Жорж трогал меня во время семейных ужинов. Он любил повторять, что так я буду заранее знать, что делать, а то ни одному парню не нужна неопытная девушка. Он подсматривал за мной и за моей сестрой. Когда мне исполнилось десять, я взмолилась, чтобы родители не оставляли нас под его присмотром.

Она говорила все это торопливым шепотом. Потом замолчала и прикусила губу. Мы вошли в прохладный подъезд, и тяжелая дверь закрылась за нами. Запахло штукатуркой.

– Все эти разговоры о прощении, о том, что люди меняются, – это пустая трата времени. – Тон Брижит смягчился, и она продолжала медленней и спокойней: – Люди прощают только в том случае, если не переживали настоящих трудностей или если им не хватает смелости дать отпор.

И что из этого применимо ко мне, подумала я, раз я простила папу, когда он сказал, что я не его дочь, а Анук не любовь всей его жизни? Вдруг я была с ним недостаточно сурова? Не свидетельствовало ли это о моей слабости? Может быть, прощать умерших – это не то же самое.