История Марго - [38]

Следующие три дня я писала статью и почти не спала. Мне нужно было говорить ее словами, от первого лица. Набирая текст, я слышала в голове ее голос. Я была как в бреду. Мне снилось, как ее машина на скорости выезжает на круговой перекресток, но на этот раз другие машины не останавливаются и поток поглощает ее. Она сказала, что я могу писать о чем хочу. И я написала о ее дочери, потому что чувствовала, что она хотела бы именно этого. Она прочла и назвала статью очень хорошей. Я отправила ее редактору, ничего не сказав Давиду. Ответа я ждала с тревогой, в полной уверенности, что моя работа ужасна, что я все сделала не так. Я думала, мне скажут, что это любительский текст. К моему удивлению, редактор позвонил и сообщил, что доволен. Статья вышла через четыре месяца, когда сама шеф-повар уже уехала из Парижа.

Брижит замолчала и перевела взгляд на пустой бокал.

– Странно, – сказала она, – но я чувствовала себя так, будто сама стала шеф-поваром. Не в том смысле, что я хотела готовить, но в том, что я ощутила ее боль. И я поняла, какую свободу дает решение все бросить, начать заново, может быть, даже сделать карьеру в той области, о которой ты никогда не задумывался. Мы отчего-то считаем, что талантливый человек должен развивать свой единственный талант, как будто их у него не может оказаться несколько. Некоторое время я даже была одержима идеей забеременеть. Давида это слегка напугало. Но потом все прошло, как оно обычно и бывает, когда проект исчерпывает себя.

– Вы каждый раз чувствуете подобное? – спросила я. – Авторы поглощают вас?

– Не всегда. Зависит от человека. Иногда это просто работа за деньги.

– Это должно быть ужасно – потерять дочь в таком возрасте.

– Более жестокого потрясения я даже не представляю. С другой стороны, когда становишься родителем, случиться может что угодно.

– Интересно, бывают ли родители, которые лучше подготовлены к такому исходу, – сказала я.

– Моя мать, пожалуй, была даже слишком хорошо к нему подготовлена.

Брижит крутила в пальцах ножку бокала.

Было поздно, почти что время ужина. Люди начинали расходиться. Анук сегодня вечером преподавала. Я сомневалась, что у нас в холодильнике что-нибудь есть. Я даже не могла вспомнить, когда мы в последний раз ходили в магазин. Брижит потянулась к графину с водой и налила два стакана. Один из них она подтолкнула ко мне.

– Я знаю, что это была ты, – сказала она. – Ты рассказала Давиду о своем отце.

Ее слова застали меня врасплох, я замерла. Я должна была догадаться, что они, как муж и жена, все обсуждают друг с другом. Брак – это закрытый мир, как говорила Анук.

– Все нормально, Марго, – продолжала она и накрыла мою ладонь своей. Я не ожидала такой фамильярности. Мои пальцы полностью утонули в ее теплой руке. – Я понимаю, как ты разочаровалась в отце.

Я выдернула руку и положила ее на колено.

– Это уже неважно, – сказала я.

– Он повел себя как трус.

Наедине с собой я называла его трусом, повторяла это слово в мыслях, но, услышав его от Брижит, я содрогнулась, и моим первым порывом было защитить его.

– Он должен был уйти от жены, – сказала она, – но легче продолжать жить по-старому.

– Он не плохой человек.

– Хороший он или плохой, не имеет значения.

– Вы говорите как моя мать.

Брижит засмеялась.

– Какой кошмар. Последнее, чего я хотела бы, так это говорить как твоя мать.

Я почувствовала, как к щекам приливает жар. Я прижала к ним пальцы, пытаясь охладить. Мы внимательно смотрели друг на друга. Я не могла понять, что она думает обо мне.

– Он вернется к нам, – сказала я. – Ему просто нужно время.

– Значит, ты примешь его обратно.

– Вроде того.

– Я знаю твоего отца, – сказала она, – знаю, что он за человек, и ты права: ему нужно время. Теперь его очередь продемонстрировать свою преданность тебе и твоей матери. Он должен перед вами извиниться, так ведь?

Брижит не дала мне самой заплатить за кофе. Она придавила счет стопкой монет.

– Наша встреча была приятной неожиданностью, – сказала она, обернула кашемировый шарф вокруг шеи и просунула руки в рукава того же самого длинного пальто, в котором я видела ее в день интервью.

Я не знала, как попрощаться, – нужно ли поцеловать ее в обе щеки? Она дотронулась до моего локтя, скользнула пальцами по моему пальто и пожелала мне всего хорошего.

Что она имела в виду этим “что он за человек” – а что он, собственно, за человек? Действительно ли он, как утверждала Анук, избегает конфликтов и закрывает глаза, чтобы не видеть ужасной правды? Одумается ли он со временем, как сказала Брижит, или совсем отдалится от нас? Раньше, вспоминая, как я звала его под окнами его дома, я чувствовала неловкость и надеялась, что никто меня не видел. Теперь я чувствовала неловкость, потому что он не отозвался. Женщину в окне я помнила смутно. Я даже не могла бы сказать, на каком этаже она стояла, но чем больше я думала о ней, тем больше крепла уверенность, что это мадам Лапьер наблюдала за моей выходкой.

Я часто думала о шеф-поваре и о ее дочери. О том, что она наверняка не могла поверить, когда врачи в больнице сказали ей, что все кончено. В дороге было неважно, что Романа не дышит. Ее мать ехала вперед, прокладывала себе путь между машинами, чтобы добраться до больницы, где девочку должны были спасти, и пока она стремилась к цели, оставалась надежда.