История Марго - [25]

– Кому ты пишешь? – спросила я.

– Не твое дело, – ответила она.

Я старалась заглушить гул в груди, однако он становился все громче с каждым часом. Я не находила себе места. От папы не было никаких новостей. Я носила телефон с собой – на случай, если он позвонит. Где он? Ненадолго я представила себе, как они ссорятся с мадам Лапьер, как папа заявляет, что он нас не стыдится. Я пыталась не придавать значения тому, что сказала Анук, – что он должен быть в ярости. Я не ждала такого результата, но даже если он и в самом деле возмущен, стал бы он резко отзываться о нас? Стал бы отрекаться от своего участия в нашей жизни и утверждать, что сделал ошибку? Я не помнила, чтобы он когда-нибудь сердился на меня. Я вышла на балкон и стала смотреть вниз, на тротуар, думая, не интервью ли пришли брать все эти мужчины и женщины, проходившие мимо нашего дома.

Когда я решила пойти к Жюльет, уже стемнело.

– Переночую у нее, – сказала я Анук.

– Смотри не наговори ей лишнего.

– Жюльет не волнует общественное мнение. Она даже новости не читает, – сказала я, оправдываясь.

– Ты не знаешь ее родителей.

– Они не живут в Париже. Им-то такая разница?

– Вы знакомы совсем недолго.

Меня раздражал подозрительный тон Анук, как будто Жюльет нельзя было доверять. Я обулась и помахала Матильде на прощание.

Жюльет ждала меня у подъезда, придерживая дверь ногой. Ее квартира была на седьмом этаже, и от бесконечных подъемов по лестнице икры у нее стали очень крепкими. Когда мы шли наверх, ей нравилось брать меня за руку, будто я чемодан, который можно тащить за собой. Когда мы добирались до нужного этажа, я каждый раз почти задыхалась. Я бросилась к ней на шею. Я сказала, что он весь день не выходил с нами на связь.

– Клянусь, это не я, – сказала она, как только мы переступили порог квартиры. – Я ни единой душе не говорила, даже маме.

Мы сели на кровать, скрестив ноги по-турецки, друг напротив друга.

– Я знаю, что это не ты, – сказала я.

– А кто, как думаешь? – Она изучала мое лицо.

Я пожала плечами.

– За эти годы много народу узнало.

– Ты чувствуешь облегчение от того, что теперь все открылось?

– Мне легче, – призналась я, – но меня кое-что беспокоит. Анук уверена, что он будет все отрицать.

– В смысле?

– Скажет, что нет никакого романа и что я не его дочь.

– Он так не сделает.

Но не успела Жюльет произнести эти слова, как я поняла, что она ошибается. Как она может предсказать его реакцию? Она его никогда не видела. Наверное, она заметила ужас на моем лице, поэтому с нажимом повторила сказанное и поспешила сменить тему, заговорив об уроках, которые я пропустила.

Мы принялись за задание по математике, но уже через несколько минут я отвлеклась и начала думать о папе. Как в дурмане, я откинулась на подушку. Жюльет хватило такта не задавать вопросов. Она продолжала решать задачу, а я наблюдала за ней. Мы легли рано, через час после ужина. Я проснулась посреди ночи, когда Жюльет пошла в туалет. Перед тем как снова лечь, она задернула шторы и соединила их скрепкой.

Я лежала без сна целую вечность, закрыв глаза, и ждала будильника. Когда в шесть он наконец прозвенел, мы выбрались из кровати и по очереди сходили в душ. Потом съели мюсли с молоком, добавив для сладости какао.

– Можешь надеть что захочешь, – сказала Жюльет, открывая шкаф.

Я выбрала ее джинсы, которые мне очень нравились, хотя были тесны в талии. Мы оставили миски отмокать в раковине и пошли в школу.

Эта неделя шла в другом ритме – дни тянулись, долгие, раздувшиеся, и время можно было определить только по восходам и закатам. В школе кое-кто перешептывался и поглядывал на меня, но по большей части одноклассники то ли ни о чем не знали, то ли их это не волновало, а учителя никогда не стали бы баловать нас вниманием – по крайней мере, публично. Мы с Жюльет сидели бок о бок и механически выполняли все, что требуется. Мы слушали и записывали, как нас учили все эти годы.

В последующие дни появились и другие статьи. Театральная карьера Анук снова стала предметом обсуждения: всячески препарировалась ее легендарная роль в “Матери”, высказывались догадки, что она могла намекать на роман в своих моноспектаклях. Но критики не нашли в ее творчестве ничего, что указывало бы на связь с Лапьером.

Как Анук и предсказывала, сначала папа все отрицал и утверждал, что мы не имеем к нему никакого отношения. На то, чтобы сознаться, что роман действительно есть, у него ушла неделя. Он сообщил об этом в письменном заявлении. Я была раздавлена. Я хотела, чтобы он признал меня, а тут он сразу после разоблачения делает вид, что я ему не дочь, и твердит, что никогда не вступал в связь с Анук Лув. Появились его новые фотографии с мадам Лапьер, на которых она была в жакете из плотной ткани, собирающемся в складки на локтях. У нее было мраморное лицо женщины, которая будет получать продукты исключительно по карточкам, если начнется война. Я направила всю энергию на то, чтобы обвинить ее, как будто папино отречение от нас было делом ее рук. Статей все прибывало и прибывало, но через несколько дней поток иссяк. Спустя две недели публика, по-видимому, утратила интерес. Удивительно, как быстро переменился ветер, как только эту новость вытеснили другие.