История Манон Леско и кавалера де Грие - [19]

– Г. Леско, – вскричал я, закрывая глаза, как бы для того, чтоб устранить столь огорчительные размышления! – если у вас было намерение оказать мне услугу, то я благодарю вас. Положим, вы могли бы избрать путь более честный, но дело уж кончено, не правда ли? что ж, подумаем, как воспользоваться вашими заботами и выполнить ваш проекта.

Леско, которого мои гнев, сопровожденный слишком долгим молчанием, поверг в замешательство, был в восторге, видя, что я принял совсем, иное решение против, того, которого он, опасался; он, вовсе не отличался храбростью, в чем я впоследствии имел случай убедиться.

– Да, да, – поспешно отвечал он мне, – я оказал вам великолепную услугу и вы увидите, что она доставит нам больше выгод, чем вы ожидаете.

Мы стали совещаться, каким образом устранить недоверие, которое может, забраться в голову г, де-Ж. М., насчет нашего родства, когда он увидит, что я и больше, и старше, чем, быт, может, он воображает себе. Мы не придумали иного средства, как то, что я должен разыграть перед ним простоватого провинциального юношу намеревающегося поступить в духовное звание, и что я ради этого стану ежедневно ходить в коллегию. Мы решили также, что в первый раз, когда я буду допущен до чести раскланяться с ним, я оденусь поплоше.

Он воротился в город через три, или четыре дня. Он сам привез Манон в дом, который его управляющий поспешил устроить. Она тотчас же известила Леско о своем возвращении, а тот дал знать мне, и мы отправились к ней. Старый любовник уже ушел от нее.

Невзирая на самоотречение, с которым я подчинился ее воле, я, при виде ее, не мог заглушить в себе сердечного ропота. Она нашла, что я печален и томен. Радость увидеть ее вновь не превозмогла вполне огорчения, причиненного ее неверностью. Она, напротив, казалось была в восторге от удовольствия, что видит меня снова. Она упрекала меня в холодности. Я не удержался и у меня, в сопровождении вздохов, вырвались слова: коварная и неверная.

Она сначала посмеялась над моей простоватостью, но когда она заметила, что мои взоры постоянно с печалью останавливаются на ней, и ту муку, которую мне приходится переживать вследствие перемены, столь противной моему характеру и желаниям, то ушла одна в свою спальню. Через минуту я последовал за нею. Я застал ее всю в слезах. Я спросил, ее о чем она плачет.

– Тебе не трудно было бы догадаться, – сказала она мне; – подумай сам, зачем мне жить, если мой вид способен только вызывать у тебя мрачное и печальное выражение? Ты уже час здесь, а еще ни разу не приласкал меня, и на мои ласки отвечаешь величественно, точно султан в сериале.

Послушайте, Манон, – отвечал я, обнимая ее, – я больше не могу скрывать от вас, что сердце мое в смертельной горести. Я не стану теперь говорить о тревоге, в которую повергло меня ваше непредвиденное бегство, ни о жестокости, с какой вы бросили меня, не сказав мне и слова в утешение, ваша прелесть заставила бы забыть меня о том. Но разве вы думаете, что я без вздохов и слез, – продолжил я, – причем у меня на глазах показались слезы, – могу подумать о той печальной и несчастной жизни, которую вы принуждаете меня вести в этом доме? Устраним и мое происхождение, и мою честь; эти доводы слишком слабы, чтоб соперничать с такою, как моя, любовь, но самая любовь… или вы полагаете, что она не стонет, видя, как она дурно вознаграждается, или верней, как сурово обходится с нею неблагодарная и жестокая любовница?..

Она прервала меня.

Послушайте, кавалер, – сказала она, – зачем мучить меня упреками, которые в ваших устах терзают мне сердце? Я вижу, что оскорбляет вас. Я надеялась, что вы согласитесь на составленный мною план, ради того, чтоб немного поправить наши обстоятельства, и я стала приводить его в исполнение, не говоря вам ни слова, из желания пощадить вашу деликатность; но вы его не одобряете, и я от него отказываюсь.

Она добавила, что просит меня быть снисходительным только на сегодня; что она уже получила двести пистолей от своего старого любовника и что вечером он обещал принести ей жемчужное ожерелье и другие драгоценности, а сверх того половину условленного годичного содержания.

– Дайте мне только взять от него подарки, – сказала она мне; – клянусь, он не может похвалиться, будто получил что-нибудь от меня, потому что я доселе откладывала все до возвращения в город. Правда, он более миллиона раз поцеловал мне ручки, и справедливость требует, чтоб он заплатил за это удовольствие, а принимая во внимание его богатство и года, пять или шесть тысяч франков право не дорого.

Ее решение было для меня приятнее надежды получить пять тысяч франков. Я имел, возможность узнать, что в моем сердце еще не вполне исчезло чувство чести: оно радовалось, что удалось избегнуть позора. Но я был рожден для кратких радостей и долгих страданий. Фортуна меня извлекала из одной пропасти единственно для того, чтоб повергнуть в другую. Когда я тысячью ласк доказал Манон, как меня осчастливила эта перемена, я сказал, ей, что следует сообщить о ней г. Леско, дабы мы сообща могли принять меры. Он сначала поворчал, но четыре, или пять тысяч ливров, наличными легко наставили его войти в наши виды. Было решено, что мы все втроем будем ужинать с г. де-Ж. М., и по двум причинам: во-первых, чтоб позабавиться милой сценой, когда меня будут выдавать за школяра, брата Манон; во-вторых, чтоб помешать старому развратнику слишком развернуться перед моей любовницей, – на что он полагает будто имеет право, столь щедро заплатив вперед. Мы с Леско должны были удалиться, когда он пойдет в комнату, где будет намереваться провести ночь; а Манон, вместо того, чтоб следовать за ним, обещала нам выйти. Леско взял на себя труд позаботиться о том, чтоб карета ждала нас у ворот.