История Кореи. Том 1 - [220]

. В конце концов 21 ноября 1898 г. Коджон услал Чо Бёнсика и Мин Джонмука в отставку, но и это уже не могло остановить разбушевавшиеся толпы, требовавшие судебной кары для «профессиональных предателей Родины» и немедленного созыва Верховного Тайного Совета с участием выборных делегатов. По отзывам японских дипломатов, в конце ноября 1898 г. столица находилась в состоянии «полной анархии». Коджон пошел на ряд дальнейших уступок, предлагая созвать Верховный Тайный Совет, но лишь в качестве консультативного органа, но и это не могло остановить радикалов из «Общества Независимости» (в их числе был и будущий президент Ли Сынман), которые даже нанимали профессиональных «рыночных силачей» («охранявших» торговцев и облагавших их «данью») для массовых драк с побусанами. Юн Чхихо и другие умеренные лидеры, готовые к компромиссу с правительством Коджона, практически утратили контроль над событиями. В этих условиях режим Коджона, заручившись согласием иностранных миссий (всерьез опасавшихся за судьбу своих коммерческих предприятий в атмосфере разгула уличного насилия), предпринял 23–25 декабря 1898 г. решительные меры против демонстрантов и их лидеров. Демонстрации были запрещены и стали разгоняться военной силой, а радикальные лидеры «Общества Независимости» — посажены за решетку. Потеряв свою массовую опору, не смогли удержаться у власти и такие умеренные реформаторы, как Пак Чонъян, которого вскоре вынудили уйти из правительства. Юн Чхихо и ряд других умеренных националистов был отослан из столицы на малозначительные провинциальные посты, в то время, как на министерские должности вернулись Чо Бёнсик и его союзники. Газета «Тоннип синмун» перешла в ведение американских миссионеров, а вскоре была выкуплена правительством и закрыта. Так — потерей контроля над молодыми радикалами со стороны умеренных лидеров, жесткими мерами власти и возвращением консерваторов на правительственные должности — закончилась первая безрезультатная попытка ввести в стране элементы парламентского режима.

Вопрос об оценке развернутого «Обществом Независимости» в 1897-98 гг. движения за политические реформы давно уже вызывает споры в корейской историографии. В то время как умеренные националисты 1910-30-х годов видели в деятелях «Общества Независимости» своих непосредственных предшественников, левое движение Кореи с 1920-х годов критически подходило к идеализации ранними националистами японских и западноевропейских политических структур и их невниманию к положению малоимущего и неимущего большинства, подчеркивая прежде всего классовую ограниченность реформаторских группировок. Интересно, что с 1960-х годов северокорейская историография подходит к вопросу об исторической оценке «Общества Независимости» более положительно, подчеркивая, что, в отличие от организаторов неудачного переворота 1884 г. или прояпонских реформаторов 1894-95 гг., «буржуазные демократы» Юн Чхихо и Со Джэпхиль немало сделали для мобилизации масс на дело реформ, распространения «патриотических идей» и «защиты прав народа». В то же время критически оценивается «узкая классовая база» движения и свойственная его лидерам идеология «преклонения перед Америкой». В Южной Корее консервативные националистические историки из Сеульского Государственного Университета (проф. Син Ёнха) традиционно оценивали «Общество Независимости» как «родоначальника патриотической борьбы против иностранной агрессии с прогрессивных позиций в современной корейской истории», «единственную реальную реформаторскую силу в Корее конца 1890-х годов», тем самым солидаризуясь с проамериканской и антироссийской позицией Юн Чхихо и Со Джэпхиля. В то же время левые националисты-историки из Университета Ёнсе (проф. Ким Ёнсоп) и Университета Корё (проф. Кан Мангиль) подчеркивали узкоклассовый характер идеологии раннего национализма, его пренебрежение к нуждам крестьян-арендаторов (о земельной реформе лидеры «Общества» — сами, в основном, средние и крупные землевладельцы — не упоминали), его зависимый характер по отношению к американскому и японскому влиянию, а также непоследовательность лидеров «Общества», желавших привить в Корее ограниченные элементы парламентаризма, но при этом остававшихся «верноподданными» коррумпированного и консервативного режима Коджона. Какая из этих оценок более соответствует контексту эпохи?

Прежде всего, несомненно, что раннее националистическое движение конца 1890-х годов внесло немало нового в политическое сознание и политическую культуру Кореи. Образованные слои населения впервые познакомились с идеями «естественных прав», парламентаризма, правового государства. Естественно, первая попытка «привить» представления о гражданском обществе как субъекте современной государственности была крайне поверхностной и непоследовательной. Реформаторы пропагандировали политические права «народа», но не отдельной личности (тем самым подразумевая, что личные интересы должны подчиняться национальным — так как их понимают «национальные лидеры»), и, при всей своей идеализации западного парламентаризма, делали все, чтобы приспособить свои политические планы к реалиям самовластия Коджона. К огромному большинству неграмотного и бедного сельского населения Кореи, жившему по-прежнему в мире традиционных представлений, реформаторы относились со свойственным периферийным компрадорским элитам пренебрежением, приправленным изрядной долей страха перед перспективой народных выступлений под антизападными лозунгами. Неудивительно, что газета «Тоннип синмун» называла