История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - [216]

Во время болезни, посетившей Муктафи перед смертью, он уже не был в состоянии сам распорядиться о принесении присяги в пользу брата своего Джа’фара, которого именно желал халиф назначить наследником. Наиболее влиятельные чины несколько даже сомневались, может ли власть перейти к 13-летнему Джа’фару, от которого, конечно, нельзя было ожидать твердого управления, так необходимого в настоящем положении государства. Но последняя воля заслужившего всеобщее уважение Муктафи одержала, конечно, верх, и Джа’фар был возведен на трон под именем аль-Муктадира (295–320 = 908–932). Противная партия еще не считала себя, однако, побежденной. Между членами дома Аббаса, имевшими некоторые права на халифат, самым даровитым и любимейшим всеми за свой прекрасный характер оказался сын Му’тазза, Абдулла. Человек с тончайшим образованием и выдающимся поэтическим дарованием, он пользовался благорасположением Му’тадида и жил спокойной жизнью известного и почитаемого всеми писателя. Друзья захотели во что бы то ни стало поставить его халифом вместо Муктадира. Когда же этот последний, не обладавший, будучи еще несовершеннолетним, достаточной силой воли, вскоре подчинился своей матери и окружавшим его женщинам и евнухам, общее недовольство офицеров и чиновников быстро созрело в заговор, имевший целью свержение Муктадира и возведение на престол Абдуллы ибн Му’тазза. Вначале шло все удачно. Сопротивлявшегося визиря, Аббаса ибн аль-Хусейна, умертвили; находившиеся под командой арабского военачальника, Хусейна ибн Хамдана, войска в столице приняли открыто сторону Абдуллы, и этот принц был провозглашен под именем аль-Муртада халифом. Но первое нападение на замок было отбито дворцовой стражей Муктадира. Для Хусейна, игравшего во всей этой истории весьма двусмысленную роль, было это слишком достаточным поводом, чтобы вывести из города войска. Евнух Мунис, верный слуга семьи Му’тадида, быстро воспользовался благоприятным случаем; тотчас же сделал он вылазку во главе телохранителей. Окружающие Абдуллу были разогнаны, а вслед за сим и сам он взят в плен. Несчастный принц, которому подобало скорее восседать в сонме сборища остроумных поэтов, чем становиться во главе обширного государства, поплатился за свое халифство, продолжавшееся ровно день (20 Раби I 296 = 17 декабря 908), жизнью; но кончина его обозначала одновременно прекращение самостоятельной власти главы государства. Жалкий Муктадир передал в руки своего избавителя Муниса, одарив его предварительно титулом Эмир аль-умара (эмир над эмирами, т. е. главенствующий эмир, главнокомандующий), власть почти неограниченную. Если не считать нескольких бесплодных попыток высвободиться опять из-под опеки, халиф стал на всю свою жизнь куклой в руках этого человека, первого эмир-ал-омра, как привыкли не совсем правильно называть этих майордомов последующих халифов. Было это, понятно, уже давно целью преторианского режима, рано или поздно они добились бы своего. Муктадир постарался только, чтобы свершилось оно в самой мелкой, унизительной форме. Титул эмира эмиров сам по себе не означает ничего больше как сан высшего генерала в армии, и как таковой он не имеет никакого касательства с гражданским управлением. Вначале велось оно, как и встарь, визирем. Но при слабых повелителях опасность, весьма понятно, надвигалась ближе; всякий раз, когда будут задеты интересы войска, иными словами, как только заблагорассудится генералиссимусу, можно было ожидать вмешательства его в собственно управление страной. Таким образом, оно начинает постепенно терять свое значение, пока наконец не устранятся совершенно последние остатки настоящего государственного порядка. Правление Муктадира по преимуществу предвещало неизбежную борьбу обеих властей. В данном случае, положим, произошла весьма странная перетасовка ролей — в высшей степени честный и рассудительный для своего времени Мунис пользовался своим влиянием главнокомандующего единственно для того, чтобы направить государственное хозяйство на пугь добросовестности и бережливости, а халиф всячески старался, насколько только способен был этот слабодушный человек, противодействовать ему во всем. Когда Мунис принимался за дело серьезно, он умел, конечно, поставить на своем, но эта разобщенность направлений вела неминуемо к полной дезорганизации всей совокупности государственного строя. При Мукгадире, например, почти постоянно чередовались на посту визиря только две личности. Оба носили одно и то же имя Алия, этим и кончается их сходство. Один из них, сын аль-Фурата, принимал большое участие в возведении на трон Муктадира, тем особенно и заслужил благоволение властелина. Он был типичным представителем тогдашнего времени упадка: общительный и ласковый по виду, он оказывал щедрость людям полезным, например поэтам, готовым петь ему хвалебные гимны, но в сущности был вполне сложившимся типом бессовестного интригана. Высоким саном своим пользовался для систематического высасывания народных соков и считал задачей своей жизни пускать все средства в ход, лишь бы как-нибудь удержаться на своем посту. Другой, Алий ибн Иса, был человек честный; способный и гуманный чиновник, он заботился об охранении платежной правоспособности населения и об избавлении народа от излишних тягот. Не было в нем, правда, и тени геройского мужества, в слоях тогдашнего управления для этой добродетели не было места; при первых признаках надвигавшейся грозы он по мере возможности уклонялся, но всегда готов был предложить государству свои услуги и способности, если можно было сделать это, не подвергаясь опасности. К кому из них обоих ближе лежало сердце халифа, не подлежит, кажется, никакому сомнению. Если достойно удивления, что от Мутеваккиля могли родиться такие сыновья, как Муваффак и Му’тадид, не менее изумительно также, что от него же произошел и этот Муктадир