История Индонезии - [2]

Всем упомянутым выше и многим другим не названным здесь советским и зарубежным ученым, к исследованиям которых обращался автор, он желал бы выразить свою искреннюю и глубокую признательность.

Раздел I. ИНДОНЕЗИЯ — КОЛОНИЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ ДЕРЖАВ

Глава I ИНДОНЕЗИЯ — КОЛОНИЯ ГОЛЛАНДСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА (1918—1942)

ПОСЛЕДСТВИЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ. СОЦИОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ: АБАНГАН, САНТРИ, ПРИЯИ, ХРИСТИАНЕ

Колониальная Индонезия вступила в новейший период истории как аграрно–сырьевой придаток империализма, рынок сбыта промышленных товаров, источник дешевой рабочей силы и сфера приложения иностранного капитала. Государственная эксплуатация трудящихся, монопольно–крепостническая по своему характеру, непосредственно сменилась частномонополистической. Процессы развития капиталистического уклада, формирования современных классов и наций развернулись в Нидерландской Индии (НИ) уже в эпоху империализма и отличались поэтому большим своеобразием.

Послевоенные годы (1919—1928), за исключением короткого кризисного периода, экономисты Запада характеризуют как «годы процветания НИ». Так, средние ежегодные прибыли плантаций от каучука достигали 40%; кофе, табака, чая, пряностей — 30; сахара — 20%. Эти товары и минеральное сырье (нефть, олово) пользовались устойчивым спросом, цены были высокими. Капиталистические монополии и компрадорская буржуазия обогащались. Невероятно возросли темпы колониального ограбления. В 1928 г. только Голландия выкачала из своей колонии около 320 млн американских долларов — столько же, сколько было получено Ост–Индской компанией за два века ее владычества или голландским государством за сорок лет действия «системы принудительных культур». Затем разразился «великий экономический кризис», затянувшийся в Индонезии с 1929 по 1936 г. Экономический подъем начался лишь в 1938 г., в частности, в связи с подготовкой капиталистических держав к войне.

Бурная экспансия частного иностранного капитала заметно изменила демографическую ситуацию. В 1870 г. в НИ находилось около 35 тыс, европейцев, в подавляющем большинстве голландцев[1]. В 1940 г. число европейцев возросло уже до 280 тыс., причем преобладающими фигурами становятся предприниматели, управленческий аппарат фирм и плантаций, «люди свободных профессий» — частнопрактикующие врачи, юристы, учителя и т. п. Число китайских, арабских, индийских иммигрантов, имеющих промежуточный статус «азиатов–чужеземцев», с начала века удвоилось и в 1930 г. составляло соответственно 1233; 70 и 30 тыс., тогда как численность коренного населения достигла 59 млн человек (в 1940 г. — 70 млн.) Поданным 1936 г., национальный доход страны распределился следующим образом: индонезийцы (97,6% населения) — 20%; китайцы[2], арабские, индийские иммигранты (около 2%) — теже 20, а менее 0,4% европейцев, американцев, японцев — 60%;

Голландия могла удерживать свою колонию, лишь продолжая политику «открытых дверей», т. е. беспрепятственно допуская в экономику НИ капитал других держав. Если в 1900 г., западные инвестиции (около 312 млн. ам. долл.) были почти целиком голландскими, то в 1937 г. объем вложений превысил 2260 млн долл, и распределялся следующим образом: Голландия — 73%; Англия — 14; Франция — 2; Япония, Италия, Бельгия — по 1%.

Очевидно, что вследствие высокого уровня конкуренции неиндонезийского капитала процесс формирования яванской торговой и промышленной буржуазии был крайне затруднен. Число промышленных предприятий, принадлежавших лицам коренной национальности, не превышало 4 тыс., на каждом из них трудились в среднем 5—6 человек — всего 5% от общего числа рабочих (1920 г.). Лишь исключительные размеры эксплуатации наемных рабочих (в том числе и докапиталистическими методами), что обеспечивало низкий уровень издержек производства, позволяли индонезийским предпринимателям кое–как сохранять конкурентоспособность. В сфере обмена им доставались крохи, оставленные за ненадобностью крупным (европейским) и средним (китайским, арабским, индийским) капиталом. Поэтому свои скромные накопления индонезийская предбуржуазия предпочитала вкладывать, как правило, в скупку земель (у государства, разоряющихся крестьян). Это была единственная область, где колониальное законодательство ограждало предпринимателей коренной национальности от иностранной конкуренции (включая самих голландцев и «азиатов–чужеземцев»). В 1925 г. число индонезийцев–собственников 17 и более га земли возросло до 3,4 тыс. человек, втрое перекрыв уровень 1904 г. Однако и здесь им было не под силу конкурировать с крупными плантационными хозяйствами на арендованных землях[3]. Средние размеры плантации европейской акционерной компании достигли 942 га, европейской индивидуальной фирмы — 275, китайского арендатора — 124, тогда как яванца — лишь 27 га. Поэтому местные землевладельцы предпочитали не создавать плантации, а сдавать свои земли мелкими участками в кабальную аренду крестьянам. Так укреплялся слой новых помещиков —_: преимущественно абсентеистов. Значительная часть их формировалась из сельской верхушки. Казалось, что после далеко зашедшего распада общины, перехода к индивидуальному налогообложению, сокращению в законодательном порядке должностных участков деревенской верхушки пришел конец ее власти и богатству, зиждившимся отчасти на исключительном праве сдавать плантаторам Запада общинные земли. Действительность была иной. Влияние лура (старосты) даже возросло, но теперь базировалось на новой основе: будучи самым богатым в деревне, он скупал наделы общинников и превращался в нового помещика. В 1932 г. лура принадлежали на Яве 350 тыс. га лучших земель (то есть значительно больше, чем до реформы). Денежные доходы их также увеличились за счет возросшей эксплуатации крестьян. Как метко заметил голландский экономист Буке, по мере экономического развития Голландская Индия не становилась «более капиталистической», а лишь все более «эксплуатировалась капиталистическими методами».