История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц - [100]

Свет Владимир красное солнышко!

Я Никита Заолешанин.[836]

Но по его поступкам все решают, что это был Илья Муромец:

Не Никитушка пришел Заолешанин,

Пришел стар казак Илья Муромец.[837]

Сам князь Владимир также обладает очевидными чертами разновременного происхождения. Он соединяет в себе образ Красного Солнышка, который «всех поит и всех чествует», образ князя-«повара» — данника иноземных «идолищ», образ слабого князя, обладающего силой меньшей, чем у его бояр (Чурило), образ князя — деспота, наказывающего своих вассалов, образ князя, всецело зависящего от бояр (пирующего только с ними), образ князя — покровителя «калик», образ князя-развратника, поощряющего «увод жены от живого мужа».

Каждый герой строго функционален, а потому все, что становится лишним для осуществления его функции, не входит в образ этого персонажа, а эпос пропускает мимо своего внимания.

Данное утверждение обычно вызывает справедливый вопрос о том, сколько же у нас всего эпических сюжетов и фигурирующих в них героев?

Вопрос очень интересный, он ставится уже не в первый раз, но при этом не теряет своей актуальности.

Во-первых, количество героев можно подсчитать. Это сделано, в частности В. И. Калугиным, в предисловии к изданию былин. При желании, возможно подсчитать все эпические сюжеты (есть указатели). Однако механический подсчет героев и сюжетов мало что дает без учета функциональной направленности героев и социальной обусловленности сюжетов.

Во-вторых, при рассмотрении эпических сюжетов и героев с точки зрения их функциональности можно, вслед за Ю. И. Юдиным, выделить «типы героев» по их отношению к ситуации.[838] Однако более продуктивным, по всей видимости, является использование доработанной методики В. Я. Проппа, благодаря которой можно заметить «дублирование» функции в сюжетах.

В частности, настрелять гусей-лебедей едет и Казарин, и Сухман. Кроме того, бывают одинаковые средства и способ, необходимые для исполнения функции у разных героев. К примеру, игра на гуслях функционально необходима и Ставру, и Садко, и Добрыне при встрече с женой на свадебном пиру.

Таким образом, нетрудно видеть, что некоторые сюжеты создавались в похожих обстоятельствах социальной практики, при которых актуальными были одинаковые средства и способ осуществления функции, то есть ориентировочно в один и тот же период развития эпоса и, соответственно, социальной практики. Это означает, что сюжеты и героев необходимо изучать не столько по их количеству — в разных местах одновременно могли воспеваться герои, совершившие похожий подвиг, необходимость которого существовала в социальной практике, но и по тем задачам, которые решаются в сюжетах.

Типов эпических героев по их социальному происхождению (что обычно показывают средства и способ достижения цели) и задач, которые они призваны выполнять, гораздо меньше, чем число героев и былинных сюжетов.

Исходя из этого, вопрос о количестве сюжетов и героев в социальной практике необходимо поставить несколько иначе: какие задачи общества ставятся в эпических сюжетах и какие по социальному происхождению герои их решают.

Вместе с тем, хотя функция героя одна, она исполняется по-разному в зависимости от конкретных условий социальной практики. Казарин и Сухман; Садко и Ставр очень похожи по средствам и способу достижения цели, но они отличаются по другим характеристикам образа, отражающим изменения, происходящие в социальной практике. Несмотря на сходство, каждый образ героя строго индивидуален.

Так, Илья Муромец никогда не борется со «Змеем», а Добрыня никогда не ловит Соловья-Разбойника. Алеша Попович не побеждает врага в честном бою (только обманом и подлостью), а Иван Гостиный Сын никого не соблазняет своей «щапливой походкой». Это не входит в характерные для них функции.

Два и более образа героя могут быть соединены под одним именем, но при этом они не смешиваются, а присоединяются друг к другу. Так, Илья Муромец получает силу от Святогора и от «Калик», Добрыня Никитич действует вежливо, но открыто в сюжете о Змее, а также скрытно и грубо в сюжете о Добрыне и Алеше.

И Добрыня, в сюжете о женитьбе Алеши, и Илья Муромец, в сюжете о Бунте Ильи, против князя Владимира, приходят на пир анонимно, они не называют себя, напротив, их «узнают»[839]и дают им (по характерным поступкам) имена известных ранее богатырей.[840]

Таким образом, даже частичное подражание действиям известных персонажей при отсутствии противоречий общему стилю их поведения способно породить «дублирование имен», благодаря которому в эпосе и, соответственно, в общественном сознании возникает обманчивое ощущение «вечной молодости» эпических героев, изображение которой можно сравнить с «типическим местом» ответа Ставра на вопрос, «почему у него добры молодцы не старятся?»:

Още есть чим у Ставра похвастати:

Добры молодцы на дворе не старятся;

Оттого добры молодцы не старятся,

Что день придет — молодец со двора долой,

А два да три — на двор домой.[841]

Имя в эпосе становится нарицательным, оно может изменяться в ходе восприятия социумом действий героя и соотнесения их с традицией. Это фактически означает, что имя героя перестает быть элементом, датирующим социальную практику. Скорее наоборот, особенности социальной практики в ряде случаев способны пролить свет на время действия эпического персонажа.