История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума: монография - [28]

Почти весь июль русская труппа провела на отдыхе в Волко-выске. Это время использовалось артистами также для репетирования новых постановок театрального репертуара. В августе-сентябре труппа давала гастроли в Лиде и Вильно. Для Розенбаума это время было практически безрезультативным, и только в Гродно, где спектакли начались в октябре, ему удалось напасть на след наиболее крупной организации «Свободный Рабочий». Об ее ячейках на табачной фабрике Шерешевского и в типографии Лапина агент узнал, как это часто бывает, совершенно случайно. Как-то в антракте одного из гастрольных спектаклей в Гродненском городском театре Розенбаум повстречал своих давних приятелей: офицера русского флота, а затем чиновника магистрата Яна Петкевича и гродненского землевладельца Анатолия Матушинского, бывшего офицера 1-го уланского Креховецкого полка, уже находившегося в запасе. Обрадовались друг другу, выпили в буфете по рюмке перцовки, разговорились… Розенбаум пожаловался на обременительность для труппы и для него лично городского налога на спектакли и театральной аренды, доходивших иногда до четверти их заработка. Первым вызвался помочь актерам Матушинский, который пообещал Розенбауму познакомить его с лавником (хозяйственным чиновником) магистратуры Энштейном, в чьем ведении находились театральные налоги, а Петкевич в свою очередь взялся походатайствовать за труппу у президента города Рогалевича. В итоге в течение двух-трех дней налог на труппу с 25 процентов был уменьшен до 10. Дирекция труппы и актеры после этого не знали, как уж и благодарить импрессарио.

У кабинета лавника Энштейна Розенбаум познакомился с таким же, как и он, просителем — мастером табачной фабрики Шерешевского Мордухаем Цейтнером. Последний, узнав, что перед ними импрессарио труппы Горяинова, попросил у Розенбаума дать ему для рабочих его фабрики хотя бы несколько контрамарок. Тот, недолго думая, дал ему их шесть штук (без указания имени) для рабочих и одну именную на две особы (на Цейтнера). С этой поры мастер со своей женой стал бывать почти на каждом спектакле труппы, Так Розенбаум познакомился с супружеской четой Цейтнеров еще ближе.

В тот день шла пьеса «Павел I». Во время одного из антрактов галантный импрессарио пригласил Цейтнера с женой в буфет на рюмку водки, потом постепенно разговор пошел о пьесе, в ходе чего мастер стал жаловаться на то, что мизерный заработок делает для них недоступным не только театр, но и кино, и что он очень благодарен за себя и рабочих за выданные им импрессарио контрамарки. Этот разговор послужил поводом к тому, что отзывчивый Розенбаум стал расспрашивать фабричного мастера об условиях работы на фабрике и при этом выразил надежду, что «при монополизации табачного производства (в сейме в то время как раз обсуждался вопрос об этом — В.Ч.) условия их работы, несомненно, улучшаться и нещадная эксплуатация фабрикантами рабочих будет ослаблена». Разговор этот был мимолетным, а так как начинался третий акт, то любезный собеседник выразил лишь сожаление, что начатый разговор нельзя продолжить. После спектакля Розенбаум пригласил супругов вместе с ним поужинать и немного поболтать. Цейтнер тотчас же указал импрессарио на ближайший еврейский ресторан — кухмистерскую. Выразила удовлетворение по поводу принятого решения и миловидная его жена, сказавшая, что «ресторан этот, хотя и не первоклассный в Гродно, но фиш (фаршированная рыба, любимое еврейское блюдо — В.Ч.) готовится здесь замечательно». Розенбаум охотно поддакнул, вспомнив, что «фаршированная щука по-еврейски — это самая прекрасная закуска под русскую водку», заслужив этими словами уже полную симпатию со стороны супругов. Насколько глава семейства походил на интеллигента, настолько жена его была проста и непосредственна. Он был в возрасте 30–35 лет, а она 27-30-ти. Оба хорошо владели русским и польским языками, но друг к другу обращались по-еврейски и каждый раз извинялись за это перед Розенбаумом, на что тот вполне искренне отвечал: «Говорите, говорите. Я владею немецким языком, и если вы будете говорить не спеша, то и я все пойму». И в доказательство этого, ломая немецкий язык, сказал по-еврейски, на жаргоне, которому научился еще в Пинске от своего квартирного хозяина Абрама Арбуза, несколько самых простых фраз. Это произвело на супругов самое приятное впечатление, а после выпитой рюмки разговор пошел совсем легко. Затронув вопрос о положении евреев в Польше, Розенбаум с целью укрепить к себе еще большее доверие, стал выражать супругам свое полное сочувствие в их горьких сетованиях на жизнь, постепенно превращаясь в их глазах в настоящего юдофила. В результате это привело к тому, что Цейтнер, внезапно нахмурив свои лохматые брови, с негодованием произнес: «Евреи, к сожалению равноправны сегодня только в Советской России и отчасти в Палестине. В Америке же, хотя по закону мы и равноправны вместе с другими людьми, но и там бедняка-еврея душит проклятый капитал». Не желая сразу напирать на интересующий агента вопрос, он умело перевел разговор на общие темы, полагая более правильным отложить кульминацию его на более благоприятный случай. На прощание госпожа Цейтнер, мило улыбаясь импрессарио, сказала: «Послезавтра суббота, и если вы не побрезгуете, то приходите к нам в 12 часов дня на кухэн и цимес. Наш адрес: Школьная, 12, квартира 3». Розенбаум пообещал прийти, но при условии, если хозяйка разрешит ему принести с собой выпивку. Эти слова были произнесены с таким гусарским выражением лица, которому могли бы позавидовать многие актеры труппы. Контакт с Цейнтнерами был установлен.