История города Афин в Средние века - [8]
Равным образом и сыновья Константина неоднократно оказывали Афинам и высшей их школе благоволение. Знаменитого софиста Проэресия, которому, впрочем, даже Рим в общественном месте воздвиг статую, император Констанций настолько уважал, что из расположения к нему предоставил афинянам доходы с нескольких островов[38]. Около этого же времени проконсул Карбоний и Ампелий восстановили пострадавшие постройки Афин. Этот город еще и около половины IV в. сохранил все архитектоническое свое великолепие и вполне языческий характер, хотя духовные его интересы от устаревшего культа богам переместились в аудитории философов. Последнее, правда, только искусственное процветание афинской академии проникает глубоко в V даже век. Это процветание связывается с деятельностью софистов и философов Юлиана, Проэресия, Мусония, Гимерия, Эдесия, Приска, Плутарха и Прокла и в современнике их Эвнапии Сардийском нашло себе, к сожалению, весьма неудачного историка[39].
Так как наука превращала Афины в международный и нейтральный пункт, то поборники древних и новых верований сходились здесь в профессорских аудиториях, чуждые всякой религиозной ненависти. Христианское ораторское искусство проходило через школу языческой логики и риторики и возжгло свой светильник от огня, заимствованного у Демосфена и Платона. Около 355 года в Афинах слушали лекции три личности, впоследствии прославившиеся на весь мир, — Григорий Назианзин (Богослов), Василий Великий и царевич Юлиан, т. е. два будущих Отца Церкви и царственный вероотступник.
Достопримечательности Рима и императорская хроника повествуют, будто бы статуя какого-то божества в храме Фавна, или же статуя, воздвигнутая Меркурию близ Тибра, послужила причиной к совращению в язычество принца Юлиана, воспитывавшегося в христианском духе[40]. Эти показания имеют долю истины, но только сцену действия следовало бы перенести из Рима в Афины, ибо именно чудные творения Фидия, Праксителя и Алкамена, красноречивые декламации языческих софистов, сияющее небо и памятники Афин пленили мечтательного юношу.
Вероотступничество императора Юлиана, конечно, можно осмеивать как романтическое заблуждение, но не окажись подобного факта в наличности, ощущался бы существенный пробел в истории человечества при переходе его от одной культуры к другой. Во всяком случае отпадение Юлиана от христианства является знаменательным свидетельством мощи древних олимпийцев даже по их ниспровержении и представляет собой последнее восторженное преклонение перед красотами эллинского язычества и как бы прощание с ними. Падение язычества в смысле общепризнанного государственного культа началось уже в царствование императора Констанция II, настроенного на строго христианский лад. Эдиктами от 1 декабря 353 года и 18 февраля 356 г. повелел он закрыть все языческие храмы, а принесение жертв воспретил под страхом смертной казни[41] Хотя запретительные эти меры находили применение лишь отчасти, тем не менее даже и в Греции не могли они пройти бесследно; напротив того, даже в Афинах ими глубоко поколеблено было язычество. Впоследствии Юлиан сделал попытку задержать падение язычества внесением в него нравственных начал, заимствованных из христианства.
Когда Юлиан в 361 г. поднял знамя восстания против Констанция, он обратился, независимо от исконных эллинских городов Коринфа и Спарты, и к сенату, и к афинскому народу с воззванием, которое по счастливой случайности дошло до нас. В течение двух лет, что процарствовал Юлиан, эллинизм хотя и мог возгордиться скоропреходящим освобождением из-под гнета императорских законов, тем не менее явил доказательство полной своей несостоятельности в смысле правильного возрождения. Искусственно раздутое пламя верования в многобожие снова погасло, как только пал великий его охранитель. Преемники Юлиана императоры Иовиан, Валенций и Валентиниан вернули христианству прежнее узаконенное уже значение и все его привилегии, отнюдь, впрочем, не нарушая установленного еще Константином начала терпимости в отношении язычества. К этому началу относился с почтением даже Грациан, хотя он первый отказался принять сан первосвященника языческой религии, каковой сан римские папы впоследствии не преминули позаимствовать для себя из сокровищницы древнеримских преданий.
Несмотря на воспрещение императорским правительством языческих обрядов, Несторий, престарелый служитель Деметры в Элевсисе, еще в 375 году намеревался возложить чудодейственную флейту Ахилла к подножию парфенонского колосса, полагая через это вымолить у полубога покровительство Афинам, но тут произошло страшное землетрясение, которое разрушило многие города в Греции. Зосима, который все это повествует, замечает, правда, что хотя власти и объявили Нестория безумцем, тем не менее Афины и Аттика были спасены именно Ахиллом, тогда как многие города в Элладе, Пелопоннесе и на Крите подверглись разрушению[42].
Полная реакция против язычества выступила наружу, лишь когда в 379 году на императорский престол вступил Феодосий I, изувер-испанец, который с одинаковым рвением преследовал и неправоверных христиан, и верных исконным греческим верованиям язычников. Ни единый из императоров, предшествовавших Феодосию, не выступал еще с такой решительностью поборником христианства. В Риме он сломил последнее сопротивление язычников. Древняя императорская тибрская столица в IV веке наряду с Афинами служила твердыней культу богам и лишь медленно была завоевана христианами. Борьба из-за алтаря в здании римского сената во время императора Грациана и св. Амвросия, возмущение поклонников старинных верований, происшедшее по умерщвлении Валентиниана в 392 г., и восстановление язычества Флавианом в качестве государственной религии — все это показывает, насколько еще сильны были старинные верования среди римлян. Опорой им являлась аристократия сената, и борьба последней против христианства носила характер политический. В Афинах же языческие верования поддерживала аристократия ума, а противоборство ее христианству имело философский оттенок.
