История Французской революции: пути познания - [9]
Таким образом, Кареев де-факто солидаризировался с основным выводом Олара, объявившего сочинение Тэна «контрреволюционным памфлетом», который не стоит внимания серьезных историков. Неудивительно, что в дальнейшем именно ссылка на авторитет Олара будет главным доводом в той критике, которую Кареев обратит напрямую против Тэна, а косвенно — против Герье как «большого поклонника этого историка»[67].
Впрочем, всего лишь два года спустя после выступления Олара его собственная аргументация в этой дискуссии была поставлена под сомнение другим французским исследователем — Огюстеном Кошеном[68]. Скрупулезно перепроверив по архивным материалам доводы Олара против Тэна, Кошен пришел к следующему заключению:
«…Из более 550 ссылок на 140 страницах “Стихийной анархии” [первая часть второй книги “Происхождения современной Франции”] Тэна г — н Олар выделяет 28 существенных ошибок, которые нужно свести к 15, 6 ошибок в переписывании, 4 ошибки в страницах, 2 в датах и 3 типографские опечатки — в общем, приличное среднее арифметическое, до которого самому Олару, по крайней мере, в его книге о Тэне, очень далеко, поскольку он в своих поправках ошибается примерно в каждом третьем случае. <…> Труду Тэна выпало редкое счастье получить боевое крещение в стычке с противником столь же пристрастным, сколь и ученым. Он приобретает здесь то единственное признание, которого ему не хватает: признание тридцатилетней учености г — на Олара. Каждый приведенный Тэном факт отныне будет иметь два ручательства: ученость автора, который его утверждает, и страсть критика, который его оспаривает. И самые ревностные сторонники Тэна не рассердятся на меня, если я скажу, что второе не мешает первому»[69].
Правда, сам Кошен едва ли мог быть отнесен к числу «ревностных сторонников Тэна». Защитив последнего от высказанных Оларом сомнений в научной добросовестности, он, однако, на этом не остановился и провел собственный анализ примененной Тэном методологии исследования. Вывод Кошена носил далеко не комплиментарный характер: метод Тэна, считал он, позволяет получить подробное представление о ходе событий, но не объясняет их причины[70]. Эта констатация стала для Кошена исходным рубежом в разработке «социологического метода» исследования Французской революции, основанного на идеях Э. Дюркгейма. Не стану здесь подробно останавливаться на описании данного метода, поскольку ранее уже не раз делал это в других публикациях. Отмечу лишь, что его продуктивность в дальнейшем довольно долго оспаривалась историками «классического» направления, пока наконец не получила широкого признания мировой историографии во второй половине XX в.[71]
Но если на Западе с Кошеном хотя бы спорили, то в России его научные идеи остались практически незамеченными. По — настоящему они заинтересовали только… Герье. Опубликовав в 1911 г. обширное сочинение об интерпретации Французской революции Тэном[72], патриарх «русской школы» отвел там место и взглядам Кошена. Хотя последний привлек внимание Герье прежде всего как участник полемики вокруг труда Тэна, автор книги не ограничился рассмотрением только этой стороны творчества Кошена и дал первое в российской историографии аналитическое изложение его концепции якобинизма[73]. Дабы оценить, насколько Герье опередил тут свое время, достаточно вспомнить, что вновь в поле зрения отечественных историков Французской революции работы Кошена окажутся только во второй половине 1980-х гг., то есть семь с половиной десятилетий спустя[74].
Почему же старик Герье, так рано оценив оригинальность идей Кошена, сумел сделать то, что оказалось не под силу его ученикам и более молодым коллегам? Самое простое объяснение, которое часто приводят в схожих случаях, это — сходство их политических убеждений: мол, консерватор консерватора… Однако такое «объяснение» в действительности мало что объясняет, поскольку концепция Кошена заинтересовала Герье прежде всего не в политическом или идеологическом, а в научном плане. Могу предположить, что решающую роль здесь сыграла все же не столько идеологическая близость их воззрений (на самом деле, более чем относительная), сколько та открытость Герье для восприятия научных достижений других историков, независимо от их политических убеждений, которую он демонстрировал с самого начала своей научной деятельности.
Напротив, для его коллег по «русской школе», добровольно вставших в ряды «апологетической» историографии Французской революции, даже научные идеи Кошена, являвшегося их идеологическим оппонентом, оказались неприемлемы. К тому же, «заметив» Кошена, пришлось бы «заметить» и его опровержение той критики, с которой Олар обрушился на Тэна и которая доставляла такое удовольствие либеральной общественности. Поэтому работы Кошена другими историками «русской школы» помимо Герье были попросту проигнорированы.
Характерна в данном отношении позиция лидера «русской школы» — Кареева. Внимательный и дотошный историограф, он прекрасно знал современную ему научную литературу, охотно и часто писал о ней. Однако за всю свою научную карьеру он так и не нашел времени для аналитического разбора научной концепции Кошена и если мельком упоминал о нем, то исключительно как об «авторе замечаний на критику» Оларом Тэна
