История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [45]

— У ростбифа, наверное, глаза повылезали, не так ли? — шепчет он. — Если он приехал из своей Лондонской Башни со своими зубастыми королевами, Золотая Парча для него была всё равно что кинопанорама.

— И даже больше, ибо он не простил эту роскошь своему французскому коллеге. Наш блистательный товарищ Франциск Первый, привычный к концертам в Лувре, совершил огромную психологическую ошибку. Он хотел восхитить, но не понимал, что этим только унизил! Лишь только короли расстались после того, как отлично погудели, Генрих Восьмой поспешил заключить союз с хитрым Карлом Пятым. Последний был достаточно могущественным и мог позволить себе оставаться скромным.

— В общем, как лионские торговцы шёлком, — приводит аналогию Берюрье, — которые ездят в своих старых «дофинах» или «арондах», хотя могли бы подарить «кадиллак» даже своей домработнице. И что же вышло с этим альянсом?

— Франциск Первый пережил огорчение. Но он был не из тех королей, которые портят себе кровь из-за каких-то неполадок в карбюраторе. Он всё-таки начал войну против Карла Пятого, но тот надрал ему задницу в Павии.

— Никогда о ней не слышал.

— Потому что во Франции дают имена улицам и бистро только в честь побед. На Елисейских Полях есть Мариньян, но ты можешь не искать Павию в телефонном справочнике. А самого Франциска Карл Пятый взял в плен!

— В общем, труба!

— Не совсем! Наш король пользовался такой популярностью, что когда его привезли в Мадрид для заключения в тюрьму, его встретили как победителя, а не как пленника. Даже не сразу можно было понять, кто из них двоих попал в плен!

— Наверное, Арлекин сильно бухтел?

— Ещё бы! Он тут же засадил его в карцер.

— Ему удалось бежать?

— Он спасся чудом. Элеонора, сестра Карла Пятого, в него влюбилась. Она готова была разбиться в лепёшку, но вытащить его из этой крысиной норы. Франциск Первый, не веря в такую удачу, пообещал на ней жениться.

— Но он же был женат?

— Нет, ибо он очень рано овдовел, его молодая жена поступила очень благородно, отдав Богу душу перед военной кампанией. Поскольку Карл Пятый не мог держать своего шурина в тюрьме, он отправил его в Лувр без оплаты почтовых расходов.

— Очень интересно, — говорит Берта. — И что же, он сдержал своё слово?

— Да. Франциск женился на Элеоноре. Он был джентльменом. Вот только после того, как он женился, он ею больше не занимался.

— И что, она ему ничего не говорила? — удивляется Берю. — А ведь испанки в постели ведут себя очень даже неплохо. У андалузок кровь горячая.

— Франциск Первый пас собственных овечек, понимаешь? Привычка — вторая натура. Если ты накрываешь прибор десять раз подряд с одной и той же, значит, у неё что-то есть для вдохновения, не так ли?

— А Арлекин знал, что его шурин не щекотал подвязки его сестрёнки?

— Все всё знали.

— Понятно. «Минута» и «Канар аншене»[110], наверное, в открытую смеялись над ними? Не говоря о сплетнях в «Коммер», которую вообще читают только между строк. Если Арлекин знал об этом, он, наверное, не находил себе места?

Берю не может понять, почему мы улыбаемся, и смотрит на нас с удивлением. Его Дульцинея продолжает исторический допрос. Она хочет знать, какие важные дела ещё сделал Франциск Первый.

— Он сделал кое-что такое, что могло сначала показаться незначительным, но потом имело тяжёлые последствия.

— И что же? — спрашивают меня наперебой.

Прыщавый молодой человек открывает рот, но я опережаю его, ибо я не люблю, когда мне портят эффект.

— Он женил своего сына, будущего Генриха Второго на родственнице Папы… И знаете, как звали это юное создание?

Очкарик снова открывает рот. Я быстро засовываю ему туда сардельку, с шутливым видом.

— Её звали Катрин де Медичи!

Всеобщее возмущение подтверждает мне, что одиозные личности пользуются большей популярностью, чем положительные.

Как обычно, Толстяк лучше всех выражает общее настроение:

— Засада!

Тишина.

Кровожадная Берта спрашивает:

— Он умер молодым или старым?

— В пятьдесят два года!

— На руках у своей супруги, естественно, — говорит она с сарказмом. — Все мужчины, которые «любили жизнь», умирают на руках у своей супруги.

— Только не этот. Он слишком любил своих любовниц.

— У этой Элеоноры, — признаёт Его Величество, — был золотой характер… Отчего же он загнулся?

— Знать бы, отчего умирают короли… Его жизнь была как горящая сигара, вот он и состарился раньше времени. Правда, перед тем, как скончаться он всё же испытал большую радость: он узнал о смерти своего друга Генриха Восьмого.

— Забавно, что эти шалопаи умерли в один год, — говорит Берю. — А что было с третьим?

— Карлом Пятым? Что ж, после смерти своих великих соперников он, естественно, заскучал. Когда ты в делах или в контрах с Генрихом Восьмым и Франциском Первым, и эти два молодца испускают дух, ты быстро впадаешь в тоску. В общем, он предавался грусти ещё с десяток лет, а потом отрёкся от престола и удалился в монастырь.

— Он правильно сделал, — утверждает Берюрье после некоторого раздумья. — Одним словом, когда у тебя не остаётся ни друзей, ни стоящих врагов, а печень разваливается, Пополь не отвечает на сигнал атаки, тебе остаётся только сложить руки. Оставаться императором, когда душа уже не лежит, это не кайф.