История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [14]

— Точно!

— И что за дела он творил, твой усатый?

— Что делают монархи, когда хотят попасть в учебники, Толстяк?

— Воюют?

— Вот-вот!

— И против кого он воевал, твой Шарло-Усатый?

— Против кого воюют французы? Против Германии, против Италии и против арабов.

— Опять эти арабы! — вздыхает Берю. — А я-то думал, что всё началось в 1954! И как всегда Шарль!

Он выставляет большой палец в виде шпателя и перечисляет:

— Шарль Вильгельм Телль, Шарль Антонен Мань и Шарль…

— Давай без политики! — осаживает его Берта.

Она разрезает баранью ногу с удивительным мастерством. Как будто мы участвуем в телепередаче Этьена Лалу «Напрямую из госпиталя Божон»! Даже начинаешь жалеть о том, что ты не баран, чтобы твои дрыжки разделала Б.Б.

— А когда он не воевал, он занимался любовью? — волнуется она, высунув аппетитный язык.

— Ещё как! — успокаиваю я её. — У него было пять законных жен.

— Бандит! — жеманничает Берта.

Применительно к Карлу Великому выражение может показаться непочтительным.

— Он прогнал двух первых и похоронил трёх остальных, — объясняю я парочке людоедов.

Берюрье принимает мечтательный вид.

— Пять жён, да у него жизнь была не скучной, — отдаёт должное Бугай. — Этот Чарли не вылезал из мэрии! Прикинь, ему, наверное, надо было запасать апельсиновые цветочки фуражными возами!

Затем, в задумчивости:

— У меня такое чувство, что сестрёнки в те времена были не такими крепкими, как в наши дни. Если бы Карлу Великому в первый раз досталась такая гражданка, как Берта, ему бы не пришлось жениться ещё четыре раза! Надо сказать, что Берта — я это говорю в её присутствии — это такая штучка, которая служит долго. Если бы не моё здоровье и приятели, она бы завалила на верстак пятерых мужиков, можешь быть спокоен!

Б.Б. становится багровой от смущения.

— Слушайте его, он вам ещё не такое скажет.

И прижимает своё колено к моему в качестве подтверждения слов своего супруга.

Я спешно поворачиваю разговор на тернистый путь познания.

— Карл Великий занимался не только войнами и женитьбами, — продолжаю я. — Он ещё издавал законы и открывал школы. В промежутках между войнами он сам проверял эти школы!

— Не гордый император, — усмехается Берю. — Он косил под инспектора. Значит, у него были способности. Я думаю, что если бы я появился в выпускном классе и спросил у детей, как пишется слово «шакал» во множественном числе[40], я бы волновался во время ответа из-за учителя, который, возможно, знает его…

Берта гневается на своего гориллу.

— Не мешай говорить комиссару, — приказывает она. — Ты всё время перебиваешь.

Она поворачивается ко мне и спрашивает:

— Роланд был племянником Карла Великого, не так ли?

Берю вытаскивает изо рта полфунта баранины, которую он только что туда засунул, чтобы выразить супружеское восхищение.

— Представляешь, как она подкована! — ликует Толстяк. — Если бы она пошла в образование, она бы уже была учительницей!

— Ваша эрудиция поразительна! — говорю я учёной женщине.

Этот комплимент заслуживает мне лёгкое касание коленом. Если ты приходишь в дом Берю с внешностью Дон Жуана, нужно запасаться полной амуницией хоккеиста: без наколенников не обойтись!

— Дорогая Берта, здесь тоже надо не во всём верить легенде. Роланд не был племянником Карла Великого, и он принял смерть не от арабов, а от баскских горцев.

— А что говорит легенда? — требует Берю, глотая фасоль.

— Роланд, племянник великого императора, был в арьергарде армии, которая возвращалась из Испании. Он пошёл со своим войском через ущелье Ронсево…

Берю обрывает меня:

— Слушай, это не битва при Маренго?[41]

— Никак нет, а что?

— Ронсево — Маренго, мне это о чём-то напоминает, извини. И что там было, в этом ущелье?

— Предатель Ганелон показал арабам дорогу, по которой шёл Роланд, и мавры напали на него.

— Они там, наверное, махались по-чёрному. Он не служил в десантных войсках, твой Роланд?

— Нет, но месилово было не слабое, мой племянничек, как сказал бы Карл Великий. И тогда Роланд вытащил свой меч, который называли Дюрандаль!

— О! Как нашего глухого соседа сверху!

— Кстати, — вставляет Берта, — он должен прийти на чашечку кофе.

Бугай хмурится:

— Что за честь?

— Он помог мне принести сетку с продуктами от молочника, — оправдывается Б.Б. — Что тут такого? Давайте про Ронсево!

Я выпиваю бокал «Жюльенаса» и продолжаю:

— Таким образом, Роланд положил сотни арабов своим тесаком. Но силы были неравные. Под градом ударов он понял, что ему придётся сложиться в ящик, и тогда он решил поломать свой меч о скалу — в те времена умели умирать, — но он разрубил скалу!

— Надо же! — восклицает Толстяк. — Свою лопаточку для торта он явно не на базаре купил! Я так думаю, что эта легенда — она для лохов! Согласен, Ронсево — это недалеко от Лурда[42], а там чудеса из-под крана льются, но этот сочинитель легенд слегка замутил воду. Или же у твоего Роланда был не меч, а отбойный молоток. Ты уверен, что он был не из строительной бригады?

— Я ни в чём не уверен, Берю, я тебе рассказываю легенду, как она есть! Поняв, что он не сможет его поломать, он лёг на него и принялся трубить в рог, чтобы позвать на помощь своего дядюшку Карла.

— С этого надо было начинать. Этому парню не хватало организованности! Дождаться конца, а потом звать на помощь, это не смешно!