История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [13]
— Всё, что я могу сказать, это то, что он женился на Берте и всё устроил на широкую ногу.
— С помпой, — добавляет Берюрье, который не упустит случая пошутить.
Мы поднимаемся по лестнице Толстяка. Его громкий смех пугает пауков, которые вили паутину на стенах.
— У этой крошки мокасины были как корабли?
— Во всяком случае, один у неё точно был таким, потому что о нём пишут в единственном числе.
— Может быть, это и удобно для фигурного катания. И всё же парочка ещё та: мужа зовут Пипин, а у жены нога, как вывеска у сапожника; даже любители острых ощущений ужаснулись бы, если бы подсмотрели такое!
Берю требовательно звонит на мотив «Тагада´-гада, а ну сыграй-ка на трубе». Открывает его слониха. Этим утром Б.Б. (Берта Берюрье) являет собой картину, достойную внимания. Но показывать её можно только взрослым, потому что если к Толстяку пожалует какой-нибудь юнец, вид этой грымзы вызовет у него отвращение к прекрасному полу на всю оставшуюся жизнь и несчастному останется только носить костюм свободного покроя[33].
Берта облачена в платье цвета винного осадка с рисунком, изображающим кувшинки. Сие достижение французской моды открывает ошеломляющий вид на грудь дамы. Я восхищаюсь прочностью её самосвала с бретельками. Не знаю, был ли рассчитан этот предмет марки «Скандаль» для грузоподъёмности пятьдесят килограммов. Как бы то ни было, он выполняет своё назначение, чего бы это ни стоило, клянусь вам!
У Толстухи складки в несколько этажей. На третьем, выше антрекота, берут начало шерстинки её бороды. Её подбородок напоминает кактус в расцвете лет! Губы как два флиртующих слизняка. На губной помаде слой жира. Её пламенеющие скулы не нуждаются в румянах. Причёска как у Шейлы[34], но для дамы её возраста и её полноты это граничит с неприличием. Вы просекаете? Сбежала с ярмарки дю Трон. И к тому же ещё жеманится! Она принимает себя за другую Б.Б.![35]
— Комиссар! Какой сюрприз!
— Я его пригласил погрызть, — объясняет Берю. — У нас разговор, и мы не можем его прервать. У тебя есть что-нибудь съестное?
Берта объясняет, что у неё есть жареная требуха по-кански, баранья нога с красной фасолью и немного кислой капусты со свининой. Берю говорит, что этого может не хватить, но я его уверяю в обратном, и вскоре мы уже сидим вокруг Берюрьевого стола.
— Знаешь, как звали супружницу Пипипа Короткого? — спрашивает он вдруг у своей половины[36].
Мадам Берюрье начинает с начала, то есть она спрашивает, кто такой Пипин Короткий? С учёным видом её сумасброд даёт ей объяснение, ибо знание — всё равно что венерка: легко передаётся.
— Пипин Короткий — это сын Вильгельма Телля, — говорит он. — Его матушка была Дюмайор…
Он хмурит бровь и поворачивается ко мне.
— Если я что-нибудь напугаю, ты меня поправишь, — говорит он, — но мне кажется, всё правильно, не так ли? Вильгельм Телль, то есть мужик, который дал прикурить арабам в Пуатье, и мамаша Дюмайор, его супруга, с которой они родили мальчика Пипина, ну а Пипин женился на Берте!
— Потрясающе, Толстяк, — давлюсь я, — твоя память соответствует твоему масштабу: она слоновья.
Мадам Берю жеманничает.
— Её звали Берта? Представляете, как и меня!
— Не воображай, у неё было прозвище Большеногая! Похоже, её рождественский башмачок был размером с каноэ.
Этого достаточно, чтобы погрузить в печаль нашу Берту, то есть нашу Берту с её большими ногами.
Берю вываливает в свою тарелку тележку кислой капусты со свининой, затем, вновь обращаясь к своей законной, щебечет:
— Эти мужики и эти бабы в истории Франции, ты даже себе представить не можешь, какие они были пакостники в своем роде. Ты мне скажешь, что им не хватало развлечений: ни машин, ни телика, ни кино; да, правильно, и всё же в вопросе кучумбы они были супермены! К примеру, король Дагобер: три дня и три ночи с одной стрекозой в гостинице в Санлисе; так или нет, Сан-А?
— Совершенно верно, — подтверждаю я.
Толстуха начинает ворковать, как выводок голубей. Она говорит, поблескивая жадными глазами, что это просто невероятно.
— Три дня и три ночи… — говорит она мечтательно. — Ах, какие были мужчины в те времена!
Берю открывает свою хлеборезку, перед которой замерла сосиска приятной наружности, но Здоровяк не спешит загрузить её в рот, он спрашивает:
— А что сделала эта Берта?
— Кое-что значительное, что никому не удавалось сделать после неё, — отвечаю я, — она родила Карла Великого.
— Император с большой бородой! — декламирует Берта, чья культура вызвала бы зависть у жителя провинции Бос.
— Не совсем так, милая Берта. Историческая правда обязывает меня сказать, что Карл Великий был совершенно не таким, каким его изображали. Это был высокий и толстый тевтонец с круглой головой, вдавленной в плечи. Он не носил бороды, а только усы, как у Брассенса[37].
— Ты можешь мне не верить, — шепчет Берюрье, — но мне он больше нравится таким. Я терпеть не могу бородатых. Кстати, а почему его звали Мань[38], этого Карла? Он что, родственник Антонена Мань?[39]
— Насколько я знаю, нет. Мань — это от Магнус, что означает — великий.
— Отсюда и выражение «мания величия»?
