История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [12]

— Он был ещё тем распутником! — осведомляю его я. — У него не было ребёнка с его первой женой Гоматрудой, и он её отверг, после чего женился на менее стерильной бабе. Вот только и со второй дело тоже не пошло.

— Может быть, он сам был не силён в подштанном вопросе? — предполагает Почтенный.

— Нет, он начал кадрить девственниц в рабочем состоянии. И в конце концов нашёл одну в Санлисе. Согласно легенде, он заперся с ней на три дня и три ночи!

Берюрье оживился:

— Ничего себе! Полный сервис! С мисочкой для обмывания пальцев и прибором для рыбы!

Он подмигивает мне из зеркальца заднего вида.

— В Санлисе я тоже проводил викенды с мышками, но три дня и три ночи в одном номере — на такое я не способен. Сутки в Мансе или в Золотой Чашке — это ничто по сравнению с ним! И что, им удалось уйти в декрет?

— Самым чудесным образом, потому что эта крошка сделала его отцом!

— Ей это ничего не стоило, — шутит Толстяк, — потому что он её тоже сделал матерью!

— С этого дня наш друг Дагобер вошёл в раж. В том, что касается кучумбы, он стал профи, и ему удавалось спариться с четырьмя за раз!

— Хвалю! — восхищается Берю. — Тут надо обладать железным здоровьем и всеми принадлежностями.

Мы едем некоторое время молча, затем он добавляет:

— Если он только и знал, что раздевался, чтобы осчастливить этих дам, совсем неудивительно, что однажды он надел свои штаны задом наперёд! А что было после Дагобера?

Мы останавливаемся на красный свет. Рядом со мной одна прелестная крошка за рулём «бозон-вердюра´» с откидным верхом строит мне улыбки. Я ей делаю убийственный взгляд номер 18 бис, который обычно применяю в автомобильных пробках и на симфонических концертах.

— После Дагобера… — продолжаю я.

Но взгляд малышки неотразим. Я высовываюсь из окна.

— Извиняюсь, мадемуазель, могу ли я узнать, что вы делаете, когда вылезаете из вашего транспортного средства?

— Ловлю минуту, чтобы снова в него влезть, — отвечает она не в бровь, а в глаз.

— Только не начинай своё кино, — просит Берю, — ты не упустишь случая, чтобы распустить хвост. У тебя что, газовый резак в сумочке кенгуру, Сан-А? Лучше расскажи, что было после короля Дагобера!

Я пытаюсь, но не могу… На следующем красном светофоре малышка снова оказывается рядом со мной.

— Я знаю один светофор, который всё время горит оранжевым светом в одном тихом квартале, — говорю я ей. — Почему бы нам не съездить туда вечером?

Прокатило. У плутовки, наверное, веки из ткани «Разюрель»[30], потому что глазёнки у неё не стекленеют.

— Почему бы и нет?

— Где я смогу вас найти?

— В пивной «Мартелл» на улице Карла Великого! В пять часов вечера вас устроит?

— ОК! Вы меня легко узнаете: в уголках губ у меня будет улыбка Рудольфо Валентино[31].

Свисток регулировщика кладёт конец нашему флирту. Я возвращаюсь к Берю. Благодаря этой крошке я вспомнил одну интересную личность, которая отметилась в Истории.

— Думаю, что не сильно совру, но после Дагобера были ленивые короли, пока не появился Карл Мартелл.

— Ленивые короли? — удивляется Толстяк. — Что за фрукты?

— Короли, чьи имена можно отыскать только в очень специальных учебниках. Они вновь развалили королевство, ещё бы — им ведь пришлось провести жизнь в телегах, запряженных волами!

— Надо же! И звуковой барьер не мешал им храпеть! Потому, наверное, говорят: плестись за волами!

— Вот только эти волы дотянули их до разорения. Эти короли бросили поводья, понимаешь? Так что, естественно, слуги обжирались. Королевством правили майордомы.

— Во Франции — и самоуправление, в самом деле, надо быть лодырем! — соглашается Берю. — И что, Карл Мартелл тоже был майордомом?

— Да, но он был неплохим мужиком в своем роде.

— Что он сделал?

— Он остановил арабов в Пуатье´…

— А наш Шарль остановил их в Эвиане… Ты прав: история повторяется!

Мы приехали на улицу Берюрье. Он не даёт мне спокойно поставить машину.

— А после Мартелла?

— Пипин Короткий, — отвечаю я, занятый манёвром, ибо у меня не больше трех сантиметров свободного хода между грузовичком и трёхколёсным мотороллером.

— У него что, был короткий пипин?

— Нет.

— Значит, он укоротил королевство?

— Отнюдь.

— Ты же сам говорил, что у крутых все сыновья отморозки?

Я вылезаю из тачки, прежде чем ответить. У меня пересохло в трубах сильнее, чем у старой девы посреди Сахары. Заставляя меня говорить, Берю меня обезвоживает.

— Мы подходим к исключительному периоду. Пипин был сыном Карла Мартелла и отцом Карла Великого. Три музейных фигуры! Франция получила трёх призовых лошадей подряд в ту эпоху…

— Вернёмся к твоему Пипендру, — решает Бугай, которому до лампады мои рассуждения, и он копает глубже. — Что он ещё закатал для Истории, кроме того, что носил имя как на вывеске?

— Как и его папа Чарли, он был всего лишь майордомом. Но ему надоело кормить ленивых королей, и он отправил последнего Меровинга на рыбалку и основал собственную династию.

— Правильно сделал, — уверяет Бугай. — Если бы я был на его месте, я бы поступил так же. Нужно всегда работать на себя, когда получается. А что ещё он сделал?

— Он национализировал церковные владения.

— Ещё бы! Папам только короля Франции не хватало, чтобы стричь капусту. На пожертвованиях и подаяниях они и так неплохо имеют! А со стороны трусов «Эминанс»