История Foyles. Книготорговец по случаю - [7]

Когда моей матери было восемнадцать, роясь в отцовской библиотеке, она наткнулась на «Тысячу и одну ночь» в переводе Ричарда Бёртона. Погрузившись в чтение, она думала: какие диковинные вещи вытворяют друг с другом арабские мужчины и женщины. На той же полке она обнаружила «Декамерон» Боккаччо, начала читать и пришла к мысли, что, как ни странно, похоже, тем же самым занимались в средневековой Италии. Так в восемнадцать лет, читая классическую литературу, мама узнала, что такое интимная близость.

Когда мы были маленькими, Били был для нас раем. Первое, что я помню, — Рождество 1946 года, когда мне было пять, первое Рождество, после того как мой отец вернулся с Ближнего Востока, где служил во время войны. Там были мои родители и, возможно, дядя Дик с семьей — определенно нас собралось слишком много, чтобы разместиться в аббатстве, поэтому меня и мою младшую сестру поселили у одного из садовников, мистера Куая, который жил с женой в небольшом доме на окраине Молдона. Моя память запечатлела детали, которые дают представление о жизни тех лет: в Били все еще использовали газовые фонари, а в доме мистера Куая не было канализации — туалет с выгребной ямой стоял на другой стороне улицы, на краю поля. Мне, пятилетнему, поручали перед сном переводить через дорогу младшую сестру, которой еще не было и трех, и мы преодолевали этот путь среди зимы, облачившись в пижамы и халаты. Каждое утро мистер Куай на своей машине отвозил нас за несколько миль в аббатство, где мы грелись у большого камина, который топили только на Рождество, когда в нем сжигали несколько тонн дров, и он раскалялся так, что к нему было не подойти ближе, чем на несколько шагов.

Мистер Куай был крупным мягким и немногословным человеком и всегда с любовью и заботой ухаживал за парком. Он был беззаветно предан Уильяму. За все годы нашего знакомства мы так и не узнали его имени. Даже жена называла его «мистер Куай». Все наше детство он был неотъемлемой частью Били, и в последний раз я видел его спустя лет шестнадцать, на похоронах дедушки, таким же беззаветно преданным своему хозяину, как и при его жизни.

На школьных каникулах мы непременно приезжали в аббатство и оставались здесь на неделю, чтобы подчиниться ритму жизни Уильяма: по пятницам он всегда ездил в магазин. Foyles, который к тому времени занимал более 5500 квадратных метров по обе стороны Манетт-стрит и был одним из самых больших книжных магазинов в мире, дома всегда называли просто «магазин». В полдень, после нескольких часов в магазине и ланча в Trocadero, мы встречались в кабинете Уильяма, а оттуда спускались в товарный двор, где дедушку ждал его шофер Джо Литтл с машиной. Он вез нас через Ист-Энд на Саутенд-роуд, где мы всегда останавливались в пабе «Золотое руно». Себе Уильям заказывал пинту пива, нам — фруктовый сок Britvic, водителю, который ждал в машине, — полпинты пива.

Кен Лэнгли, хозяин паба, во время войны был летчиком-истребителем и часто развлекал нас историями о своем боевом прошлом. Он рассказывал, как на своем «спитфайре» настигал летающие бомбы «Фау-1», чтобы поддеть их кончиком крыла и перевернуть в воздухе. Когда я пишу эти строки, я вспоминаю, что по тогдашним законам Кен не мог продавать спиртное после полудня, а значит, он был готов слегка нарушить правила ради Уильяма. Часа через полтора мы вновь трогались в путь. Оставшуюся часть путешествия дедушка дремал, а мы, ерзая от нетерпения, ждали, когда за деревьями покажется красная черепичная крыша Били. Раздается скрип тормозов, машина останавливается перед входом, и из небольшого вестибюля мы спускаемся в теплую комнату. Мы вдыхаем воздух аббатства, ударяем в большой обеденный гонг у подножия лестницы и бежим в маленькую столовую, где любила сидеть бабушка, которой в этом огромном особняке всегда было слегка не по себе. Она здоровается с нами немного скованно, поскольку не умеет общаться с детьми так же спокойно и непринужденно, как Уильям.

Жизнь Уильяма в Били шла заведенным порядком. Завтрак, приготовленный поваром в большой кухне на другом конце дома, нам подавали в столовой — в те времена было не принято завтракать на кухне. Затем Уильям отправлялся к себе в кабинет и проводил утро, либо разбирая небольшой пакет с почтой, которую еженедельно присылала его секретарь мисс Уайман, либо в библиотеке, занимаясь книгами. Его коллекция постоянно менялась: он пополнял ее, избавлялся от лишнего, заменял одни экземпляры на другие. Хотя своим временем он делился так же щедро, как и деньгами, обычно в эти часы мы его не беспокоили. Однажды я зашел к нему в кабинет и увидел, как он берет конверты из стопки, лежащей на столе, и вкладывает в каждый десятишиллинговую банкноту. Когда я спросил, зачем он это делает, дедушка ответил, что каждую неделю он получает много писем с просьбами о помощи, и, хотя знает, что большей частью их пишут мошенники, он отправляет всем просителям по десять шиллингов, чтобы не пропустить тех, кто в самом деле нуждается в деньгах.

Во второй половине дня, пока было солнечно, мы играли в крокет и в кегли, а вечером — в карты и в домино. Уильям всегда отчаянно жульничал, но при этом выигрывал всегда кто-то из нас. Иногда мы ходили на рыбалку, выходили за пределы аббатства и шли через лес, мимо домиков, которые тоже принадлежали Уильяму, к речным шлюзам. Наживкой служили катышки хлеба, мы нацепляли их на крючок, забрасывали удочки и смотрели, как дергаются поплавки, когда рыба обкусывает хлеб. Впрочем, мы ни разу ничего не поймали и ходили на рыбалку только ради удовольствия побыть с дедушкой и пройтись по берегу реки, наслаждаясь ее красотой и покоем. Уильям с гордостью рассказывал, что прочел от корки до корки «Искусного рыболова» Исаака Уолтона, рыбачит уже пятьдесят лет и ни разу не поймал ни единой рыбы. Надо полагать, так оно и было.