История философии. Средние века - [77]

Имея в виду зависимость человеческих знаний от чувственного восприятия, Фома считает изучение физики или естественной философии предварительным условием изучения метафизики, так как наивысшим достижением метафизики является применение логических категорий, имеющее целью абстрагирование от чувственности. Естественный порядок состоит в том, чтобы изучать сперва движущиеся тела, чтобы затем перейти к исследованию причин, обуславливающих движение тел или становление мира. Философии, однако, предшествует изучение логики, как естественной философии предшествует изучение математики. Тем не менее, довольно трудно ответить на вопрос: в каком объеме, по мнению Фомы, философ должен быть ознакомлен с наукой того времени. Так, он не ожидает от философа знаний в медицине. Поскольку медицина не считалась частью философии, в то время как астрономические законы подпадают под ведение физики или натурфилософии. Здесь следует упомянуть о том факте, что Фома был убежден в существовании таких истинных высказываний о телесных вещах, какие можно признать за философские принципы, однако он знал и о том, что эмпирические гипотезы, объясняющие явления, столь же хорошо могут быть объяснены и посредством других гипотез. Он применяет эту идею, например, к Птолемеевой теории эпициклов и Аристотелевой теории гомоцентрических сфер. Иными словами, хоть и анахронизмом будет искать у Фомы Аквинского более или менее четкое различение между философией и науками, как мы представляем их сегодня, он предоставляет некоторый материал для проведения подобного различия.

Все ограниченные вещи – как телесные, так и духовные – представляют для Фомы пример разительного отличия между сущностью и существованием. В своей ранней работе он замечает: «Я могу понять, что есть человек или феникс, но все еще не знаю, существуют ли они в природе». Если представлять различие между сущностью и существованием таким образом, то оно может показаться вполне определенным. Ребенок может понять значение терминов «кит» и «динозавр», не зная того, что киты существуют на самом деле, тогда как динозавров уже нет[215].

Иными словами, из понятия о возможном виде конкретной вещи нельзя сделать вывод, что понятие применимо к конкретным примерам или образцам. Впрочем, несмотря на это, что данное рассуждение может служить подходящим способом выразить тезис Фомы Аквинского, – с его именем связанное различие, – являющееся чем-то средним между двумя нераздельными, но отличными метафизическими составляющими или компонентами конечной субстанции. В случае с Томом Смитом, действительным человеком, мы можем проводить различие между тем, что он есть по своей человеческой природе и в его существовании. Уже аль-Фараби говорил о существовании как об «акциденции». Однако Фома Аквинский осторожно обходит нелепое утверждение, согласно которому существование есть просто акциденция, привходящая к уже «существующей» сущности[216]. Когда вещь обретает бытие, то обретает его в обоих смыслах как в отношении сущности, так и в отношении существования. Ни один из этих моментов по времени не появляется раньше другого.

Начинать разговор о сущности и существовании – значит, по общему признанию, давать повод к возникновению разного рода проблем. Однако для Фомы Аквинского основным смыслом здесь является то, что никакой конечный предмет не существует по необходимости на основании своей сущности. Каждое экзистенциальное высказывание, предметом которого служит конечная вещь, есть условное утверждение. Только в Боге сущность и существование тождественны. Только об одном Боге можно сказать, что он не может не существовать. Все вещи, ограниченные в своем существовании, отличаются от Бога вследствие их экзистенциальной нестабильности.

Различие сущности и существования является основной формой отношения между возможностью и действительностью, которое, по мнению Фомы Аквинского, обнаруживается во всех конечных вещах[217]. Любая вещь, ограниченная в своем существовании, по необходимости есть нечто, что может изменяться. Материальный предмет обладает способностью к материальной изменчивости. Животное, к примеру, может умереть, распасться на множество субстанций. Ангел не может измениться субстанционально, но в числе прочего обладает возможностью вызывать любовь. Есть нечто одно, способное быть чистым действием без всяких ограничений, не подверженное никаким изменениям и становлению; и это – сам Бог.

Отношения, которые можно обнаружить только у материальных или физических субстанций, подобны отношениям между материей и формой, причем материя в данном смысле обнаруживается как чистая потенциальность, тогда как форма, будучи действием, делает субстанцию тем, что она есть. Материя в себе, как чистая потенция, не может существовать сама по себе. «Нельзя сказать, что материя представляет собой субстанцию». Вместе с тем Фома Аквинский понимает материю как обладающую некой «потребностью» в количестве, в том, чтобы быть количественно определенной[218]. По этой причине он не может принять теорию, восходящую к Ибн Габиролю и адаптированную Бонавентурой, к гиломорфической структуре чисто духовных, но конечных субстанций. Ангелы, согласно Фоме Аквинскому, – это чистые формы без какой бы то ни было так называемой «духовной» материи. Кроме того, поскольку Фома Аквинский принимает теорию Аристотеля о материи как причине индивидуализации внутри рода, то он твердо полагает, что каждый ангел представляет собой вид; то есть сколько есть видов ангелов, столько и ангелов.