История философии. Средние века - [65]

Несмотря на это, хотя все историки согласны с тем, что распространение знаний об Аристотеле влекло за собой различные отклики, здесь по-прежнему остается много невыясненного. Например, если некий философ враждебно относится к учению Аристотеля, то, скорее всего, он отвергнет его ради чего-то другого. Но что же тогда это нечто? Если это предчувствие того, что философия Аристотеля представляет собой угрозу для христианской веры, – то ситуация представляется вполне определенной. Несомненно, что теолог найдет какую-то пользу в Аристотеле, например в его логике; но ведь он может смотреть на отдельные стороны его учения, такие, как вечность мироздания, как на несовместимые с христианским богословием и, возможно, почувствовать, что в основе метафизического и этического мировоззрения греческого философа находится натуралистическая система. В том случае, если он найдет применение определенным категориям и понятиям, распознаваемым как аристотелевские, то возможно, если захотеть, охарактеризовать его, так сказать, с философской точки зрения как несовершенного аристотелика. Однако противится он учению Аристотеля скорее как верующий христианин, чем философ.

Если мы решим утверждать, что некоторые критики Аристотеля в XIII веке рассуждали как философы, – тогда что это за философия, которую они отстаивали? В конце XIX века Пьер Мандоне предположил, что в самом начале XIII века учение Аристотеля неожиданно столкнулось с оппозицией в лице уже сложившегося августинианства, возвращающего нас в конечном счете назад, к Платону и святому Августину, и отличавшегося такими представлениями, как божественные эманации и rationes seminales, а также полным отсутствием каких-либо ясных различий между философией и теологией. Подобная точка зрения обладала очевидными достоинствами, потому что признавала наличие философской мысли в средневековом христианском мире задолго до появления вышеупомянутых философских переводов. Вскоре этот взгляд подвергся серии нападок, например, на том основании, что он представляет в значительно упрощенном виде фактическое положение дел. Историки, среди которых следует указать Этьена Жильсона, поддерживавшие идею противостояния учений Августина и Аристотеля в начале XIII века, чувствовали себя обязанными разграничить различные толки августинианства[185].

Профессор Ф. ван Стеенберген из Лувэ отстаивает мнение, что серьезно заблуждается тот, кто изображает ситуацию, сложившуюся в первой половине XIII века, в виде конфликта двух философских систем: учение Аристотеля, с одной стороны, и Августина – с другой. Конечно, святой Августин считался величайшим авторитетом в сфере богословия; но в качестве такового его не воспринимали все противоборствующие партии. Что касается философии, то как такового августинианства тогда не существовало. «В философском плане августинианства в течение первой половины XIII века не существует». Конечно, были философы, отстаивавшие теории, начало которым было положено Августином. Но эти теории были эклектичны по своей природе, и в них сочетались идеи, происходившие из других источников, таких, как Псевдо-Дионисий, еврейский автор Авицеброн (Ибн Гебироль) и Аристотель. Помимо всего прочего, Аристотелевы понятия и категории, такие, как возможность и действительность, материя и форма, субстанция и акциденция, были широко распространены ранее XIII века. Иными словами, мыслители консервативного толка, с подозрением или неприязненно относившиеся к распространению системы Аристотеля в первой половине XIII века, были эклектиками; свои философские теории они получали путем простого складывания, когда элементы объединялись в одно целое в рамках богословской мысли, а отнюдь не систематизируясь на чисто философском уровне. В конце XIII века мы уже находим некоторым образом определившееся августинианство, которое необходимо рассматривать в свете осуждений, вынесенных ему в 1270 – м и 1277 годах. Однако в первые десятилетия XIII века не было никакой философской системы, Августиновой или какой-нибудь еще, противостоящей все возрастающему влиянию системы Аристотеля. Существовал только некий вид эклектизма, разнообразные формы которого являлись богословскими по своей натуре.

Несомненно, что все это в достаточной мере говорит в пользу тезиса ван Стеенбергена. В значительной степени это произошло благодаря распространению философии Аристотеля, которая, как уже ранее отмечалось, ничем не была обязана иудео-христианской традиции, так что ее распространение неизбежно влекло за собой четкое разграничение между философией и теологией. Здесь нет необходимости говорить о том, что задолго до наступления XIII столетия в средневековом христианском мире само философствование уже существовало как рассуждение и размышление. Но сам философский процесс, как в этом твердо убежден ван Стеенберген, был эклектичным и следовал по пути, ограниченном мировоззрением христианского богословия. По этой причине можно без труда допустить, что в XII веке и в первой половине XIII века не было ни одной строго определенной философской системы, которая могла бы называться августинианством и стояла бы во главе движения против учения Аристотеля, когда последнее стало широко распространенным, системы, которую защищали бы одни консерваторы, считавшие ее единственно правильной философской системой. Как бы ни использовались идеи Августина, вряд ли в действительности существовало такое положение дел, ибо основные категории Аристотеля уже превратились в нечто подобное разменной монете. В то время как идеи консервативной партии того времени вели свое происхождение от неоплатонизма, Ибн Гебироля из других источников в большей мере, нежели от Августина.