История философии. Средние века - [146]

Конечно, следует признать, что в период Средневековья в сфере логики проводилась тщательная работа, обсуждались подлинно философские проблемы, но вместе с этим также можно утверждать, что большая доля интеллектуальных усилий была направлена на решение таких вопросов, на которые едва ли можно дать ответ, в то время как их важность и уместность, если хотите, весьма малы. Например, проблема, касавшаяся универсалий, представляется весьма значимой для того, чтобы подвергнуть ее обсуждению: если она не была разрешена в Средние века раз и навсегда, то, возможно, по той причине, что основное внимание в ходе обсуждения было сосредоточено на одной специфической области, а именно на проблеме абстрактных сущностей, символизирующих виды и роды. Общие вопросы более нуждались в расчленении на большее количество разнородных, но связанных между собой вопросов. Однако не совсем понятно, можно ли было получить ответ на вопросы о universale ante rem или о идеях в божественном разуме, разве только используя одно предположение (которое сами средневековые мыслители, вероятно, исключали), а именно что Бог представляет собой гиперболизированное человеческое существо. С другой стороны, вопрос – что же понуждало их в размышлениях о языке постулировать отдельные умственные способности человека, разум и волю, можно ли было, во всяком случае, обойтись без этой гипотезы – является совершенно разумным. Несмотря на то что существует надежда добиться результатов где-то там, в области психологии человека, не следует ни в коем случае торопиться с выводом, что разговор о процессе понимания и волеизъявления у трансцендентального Бога будет столь же полезным и продуктивным. С другой стороны, в то время как средневековыми учеными, вне всякого сомнения, осуществлялись глубокие исследования различных видов высказываний (экзистенциальных, наглядно-описательных, необходимых и условных), как нам быть в случае с утверждением, что Бог есть существующее само по себе бытие (ipsum esse subsistens)? Возможно ли, что высказывание обретет ясный и понятный смысл при условии, что мы будем иметь в виду следующее: под данным высказыванием подразумевается то, что оно, очевидно, не несет в себе смысла, а именно что «Бог» – имя для всей совокупности существующих вещей? В общем, средневековая философия, по-видимому, представляет собой странную смесь логических исследований, острых философских дискуссий, обсуждений и полетов мысли куда-то, в надземные сферы, откуда вряд ли будут поступать обратно какие-либо заслуживающие доверия сведения.

Подобное впечатление вполне понятно. Конечно, предметом обсуждения здесь не является, скажем, статус императора в его отношении к папству. Ибо очевидно, что определенные политические разногласия в особых исторических условиях могут оказаться взрывоопасными, причем в случае изменения исторической ситуации они так или иначе теряют свою значимость. Общее впечатление здесь скрыто скорее в комбинациях острого критического анализа с тем, что, может быть, представлено как метафизические вылазки в область, граничащую с непознаваемым. С одной стороны, в Средние века мы находим мыслителей, проводящих различие между грамматическими и логическими формами высказываний, причем все это задолго до появления на исторической сцене Бертрана Рассела или толкования, касающиеся химер и тому подобных предметов, так что при этом не имеется в виду, что эти утверждения должны быть сущностями, соответствующими предметным выражениям релевантных высказываний. С другой стороны, мы находим мыслителей, мысль которых обращена к высшему, Бог для них – это бытие само по себе, представление для многих людей откровенно малопонятное.

Более понятной является позиция, занимаемая некоторыми лицами по отношению к средневековой философии, частично зависящая от их собственных же предположений. Так, к примеру, если человек является логическим позитивистом и подходит к средневековому мышлению с предубеждением, что все разговоры о трансцендентальном Боге по меньшей мере чепуха, то с самого начала он будет относиться неприязненно к философскому богословию Средневековья. Впрочем, это вовсе не обязательно является препятствием для должной оценки достижениям средневековых мыслителей, скажем, в такой области, как логика. Но если, осознавая значение интеллектуального статуса ведущих мыслителей Средневековья, возникновение метафизики он приписывает непосредственному влиянию ранее существовавших религиозных воззрений, так же средневековые мыслители могли бы приписывать возникновение позитивистского подхода ранее сформировавшимся философским взглядам.

Здесь мы лишены возможности вступать в дискуссию о логическом позитивизме. Однако стоит указать на то, что даже позитивист способен понять, каким путем средневековые мыслители приходили к таким необычным и странным положениям, как то, что Бог существует сам по себе. Это вовсе не является тем случаем, когда средневековый философ утверждает, что имеет привилегированный доступ к трансцендентальной реальности, куда он может совершить путешествие, чтобы затем вернуться обратно с готовыми сообщениями для своих коллег. Скорее всего, это тот случай, когда представлена точка зрения, что в пределах принятых концептуальных ограничений и языка другие способы вести диалог просто исключаются. Так, например, если некто говорил о Боге как о сущности, которая обретает существование (бытие) или которую бытие побуждает к действию, то, вероятно, он сводит Бога до уровня сущности, находящейся в пределах вселенной в качестве одного из множества атрибутов последней. Ибо, по сути дела, сущность ограничивает бытие в случае теоретически установленного между ними различия. Если же мы отрицаем какое-либо различие, утверждая вместо него равенство в отношении к тому, что утверждается этим равенством, то на последнее необходимо ссылаться как на чистое бытие или бытие само по себе. Конечно, подобную возможность можно подвергнуть сомнению или даже отказаться от нее. Однако дело в том, что необходимо иметь в виду наличие определенных понятий, обусловленных спецификой речи и концептуальной структурой языка, причем другие утверждения исключаются. Другими словами, высказывание может обладать функцией в пределах установленного языка. Хотя, впрочем, это может показаться невразумительным для тех, кто не пользуется языком, о котором идет речь.