История Европы. Том 2. Средневековая Европа - [429]

Успенский собор был задуман как составная часть перестраивающегося кремлевского ансамбля. В 1484—1489 гг. в юго-западной части площади возводится изысканный трехглавый Благовещенский придворный собор, соединенный с дворцовым комплексом, в состав которого входил и построенный Марко Руффо и Пьетро Солярио приемный зал — Грановитая палата. С другой стороны дворцовую площадь должно было замыкать новое здание великокняжеской усыпальницы — Архангельский собор, построенный позже, в 1505—1509 гг.

Как и архитектура, русская живопись во второй половине XIII—XV в. прошла славный путь. Первым иконам, дошедшим до нас от времени после монгольского нашествия, свойственны суровость, сумрачность и напряженность. Глубокая скорбь читается в глазах Богоматери Свенской (1288 г.) или Толгской (известно три варианта). Преобладают в красочной гамме темно-вишневые, коричневые, темно-зеленые тона. Заметна и некоторая утрата высокого иконописного мастерства (искажение пропорций, сбитость рисунка). Но в то же время в живопись все более проникают народные вкусы, тяготеющие к орнаментальности и плоскостности формы. Особенно заметны эти черты в новгородской живописи, прежде всего в житийных иконах, в частности в изображениях Георгия Победоносца с их наивной повествовательностью. На грани XIV—XV. вв. складывается идеальная форма новгородских икон с их пламенной киноварью и другими звучными красками. Точно и свободно расположены персонажи в композициях. Светлое и какое-то удивительно свободное начало руководит их действиями. Таковы «Флор и Лавр» со столь близкими новгородскому сердцу конями и их пастухами или просветленно и открыто изображенная радостная сцена на иконе «Рождество Христово».

Псковская живопись — уникальное явление в культуре того времени. Фрески Снетогорского монастыря 1313 г., да и почти вся псковская иконопись, представленная такими своими шедеврами XIV в., как «Собор Богородицы» и «Сошествие во ад», полны внутренней тревоги, беспокойства, весьма далекого от умиротворяющего настроя иконы как таковой. Она тревожна и экспрессивна.

В живописи ранней Москвы без труда опознаются те же художественные идеалы, которые были свойственны Владимиро-Суздальской Руси. Гармоничность колорита с характерной, как бы перекрестной перекличкой красок бросается в глаза в одной из самых пленительных московских икон начала XIV в. — «Борис и Глеб». Обращает на себя внимание сам отбор тематики, тем более что из немногих сохранившихся икон московского круга вновь и вновь возникает тема святых — символов единой Руси и жертвенной братской любви.

В 70-е годы XIV в. на Русь приехал (из Византии) Феофан Грек. На родине он создал немало творений, прославивших его имя. На Руси он трудился вначале в Нижнем Новгороде, а затем в Новгороде Великом. Здесь он расписал в 1378 г. храм Спаса на Ильине. В своих фресках Феофан явил откровение в «грозе и буре», опаляющий божий гнев, как отблески молний сверкающий на тварных существах, рождающий в них страх и трепет. Им преисполнены и убеленные сединой подвижники, многие годы подвизавшиеся в строжайшей аскезе. Трепещут и сами небесные посланники — ангелы в композиции Троицы. Его картины отличаются исключительным динамизмом и экспрессией.

Иное мы видим в московском искусстве того времени, и прежде всего в творчестве Андрея Рублева. Идеалы его творчества, его мировоззрение сформировались в ту эпоху и в той среде, с которой связывают понятие русского народного возрождения. От них неотъемлемо чувство радости и света, когда было в пору «и старому помолодиться». К сожалению, ни год, ни место рождения великого художника неизвестны. Впервые Рублев упомянут в 1405 г. как один из участников артели Феофана Грека, переехавшего в Москву для росписи придворного Благовещенского собора. Заказ был ответственный, нет сомнений, что Рублев к тому времени был зрелым мастером. Стоит сравнить царственно-грозный лик Спаса в силах на иконе Феофана Грека в Благовещенском иконостасе с мягким, полным доброты изображением архангела Михаила, чтобы понять разницу художественных идеалов двух мастеров. Ту же разницу в настроенности видения мира можно заметить и в изображении животных на инициалах рукописных книг конца XIV — начала XV в. Так, в «Евангелии боярина Феодора Кошки», оформление которого, по-видимому, связано с творчеством Феофана, животный мир полон борьбы и ожесточенности. В группах животных, украшающих Евангелие боярина Хитрово, связанных с рублевскими идеалами, все преисполнено доброты, мира.

В 1408 г. Андрей Рублев вместе с другим художником Даниилом Черным трудился над иконой Успенского собора во Владимире. Мастера бережно сохранили те фрагменты живописи, которые уцелели от XII—XIII вв. В центре росписи Андрей Рублев поместил изображение Страшного суда. Однако «страшным» его можно назвать только условно. Радость, покой, любовь царят в ликах Христа, Судьи, и его помощников апостолов, ведущих просветленных душой людей в рай. Как далеко это по настроению от тревожных, грозящих суровой карой более ранних изображений Страшного суда, столь распространенных в европейском средневековом искусстве, в том числе и древнерусском (храм Спаса Нередицы в Новгороде, Дмитриевский собор во Владимире). Современники Куликовской победы со светлой надеждой смотрели на мир и его конечную судьбу. То же настроение пронизывает иконы Звенигородского чина, принадлежащие Рублеву. В Звенигороде Рублев работал еще в годы своей юности в самом начале XV в., когда он расписал Успенский собор на Городке. От этих росписей сохранились незначительные фрагменты. Иконы, сделанные позже, сохранились лучше. Особенно замечателен Спас. Его лик преисполнен доброжелательной внимательности, готовности прийти на помощь человеку.