История эпидемий в России. От чумы до коронавируса - [62]

Шипов нашел в Киеве много беспорядков и нарушений карантинных правил; например, киевляне беспрепятственно выбирались из города через Днепр. Шипов запретил такую переправу, велел запереть и запечатать все, принадлежащие киевлянам лодки, кроме рыбацких и монастырских. Солдаты были деморализованы, грабили зараженные дома и пересылали вещи своим родным, распространяя заразу.

Кроме Киева, чумой был поражен еще ряд украинских городов, например в Нежине с февраля 1770 г. по июнь 1771 г. от нее погибло 8000–10 000 человек.

Возвращавшимися из Бендер войсками чума была занесена в Чернигов, Переяславль, Козелец и в окрестные селения.

Осенью 1771 г. болезнь появилась в Таганроге, на Кубани и на Дону. Государственный совет распорядился послать в Таганрогский порт указ: «дабы по продолжающейся на Кубани опасной болезни, откуда она и на Дон перенесена, все вывозимое нашими из Тамана шелковое, шерстяное и другая рухлядь, заразе подверженная, не были впускаемы во флотилию и порты, но тотчас потопляемы в море».

В Таганроге в сентябре и октябре умерло от «опасной болезни» 1200 человек. Лишь 3 января 1772 г. Шипов сообщил о «совершенном той болезни прекращении» в Киеве, Нежине и Новороссийской губернии, а 19 апреля – «о безопасности ныне от язвы во всем тамошнем крае». Но 3 сентября того же года он снова уведомил о принятых им на границе мерах предосторожности в связи с появлением «опасной болезни» в Молдавии и в Польской Украине. Только год спустя, 5 сентября 1773 г., из Таганрога в Государственный совет прислан рапорт «о совершенном там прекращении опасной болезни».

7 января 1774 г. в Государственном совете рассматривался присланный из Киева рапорт Шипова «о безопасности от продолжающейся в Запорожье и в Умане опасной болезни». Шипов предложил продлить сроки пребывания в карантине, прибавив, к прежде установленным, по дню для выезжающих из армии, по 6 дней – для посланных за покупками и другими надобностями, по 8 дней – для отпущенных по домам, в совет с этим предложением не согласился и «признал за нужное, чтобы одержание в карантине было ровное» – для всех двухнедельное.

Лишь 17 августа 1775 г. окончательно были ликвидированы внутренние карантины, пограничные же были оставлены «в их силе, каковы и прежде до войны употребляемы были».

Таким образом, на основании официальных документов, можно прийти к выводу, что «опасная болезнь» длилась на Украине и на юге России (в Таганроге, Умани, Запорожье) до конца 1773 г., но точных данных о числе жертв не имеется.

Русские газеты того времени по понятным причинам ничего не сообщали о том, как обстояло дело у нас с «прилипчивой болезнью». В них, однако, сообщалось о «моровом поветрии» в Турции.

19 сентября 1770 г. Екатерина II особым указом предписала начальствовавшему в Москве графу П. С. Салтыкову, ввиду появления в пограничных с нами польских местах, «заразительной болезни… чтоб сие зло не вкралось в средину империи нашей, учредить заставу в Серпухове на самой переправе чрез реку и определить на оную лекаря, добы все едущие из Малой России, кто б то ни был, там остановлен и окуриван был»^[235].

Но это запоздалое уже распоряжение не спасло, да и не могло, очевидно, спасти Москву от чумы.

Д. Самойлович указал следующий путь чумы в Москву: из Ясс – в Хотин, город пограничный с Польшей, оттуда – в Польшу, из Польши – в Киев в августе 1770 г., из Киева в сентябре – в Севск, откуда болезнь проникла в Москву.

В настоящее время невозможно установить настоящие пути движения чумы в 1770 г., но несомненно, что болезнь проникла в Москву из юго-западной части страны, где приняла эпидемическое распространение, и где в это время уже могли существовать природные очаги болезни^[236].

Неясно также как и кем была завезена болезнь в город. Возможно, что источником первых заболеваний послужили больные, приехавшие в стадии инкубации; не исключено также, что болезнь была занесена с эктопаразитами и вещами приезжих.

Точно установить дату начала чумы в Москве не представляется возможным. Д. С. Самойлович полагал, что первые заболевания чумой в Москве имели место в декабре 1770 г., А. Ф. Шафонский утверждал, что в ноябре 1770 г. чума «стала в некоторых домах показываться, но в столь малом виде, что не оставляла на себя примечания»^[237].

Лишь 17 декабря 1770 г. чума была определенно установлена в Московском генеральном сухопутном госпитале. Однако еще в ноябре в этом же госпитале умер на 3-й день заболевания «от гнилой горячки» прозектор. Служители госпиталя вместе со своими семьями квартировали в двух смежных комнатах флигеля вблизи главного здания. Через несколько дней после смерти прозектора из 27 человек, проживавших в этом флигеле, один за другим заболело и умерло 22 человека. Смерть наступала на 3–5-й день заболевания. Клинически у одних больных отмечалась «острая горячка с пятнами», у других – «бубоны и карбункулы».

Главный доктор этого госпиталя Афанасий Шафонский первый диагностировал чуму^[238]. В тот же день он сообщил об этом Московскому штадт-физику и члену московской медицинской конторы доктору Риндеру. Последний, два раза осмотрев больных и умерших, никакого решения не вынес. Тогда Шафонский особым рапортом уведомил Медицинскую коллегию в Петербурге.