История эпидемий в России. От чумы до коронавируса - [61]
Относительно распространения чумы в Польше имеются лишь скудные и разрозненные сведения, но во всяком случае можно констатировать, что чума причинила там большие опустошения. В течение 1770 г. эпидемия охватила главным образом южные воеводства: Подолию, Волынь и большую часть Галиции – вплоть до Львова. Всего чумой было 57 городов и 580 деревень. Из этих деревень начисто вымерло 275. Из городов почти полностью вымерли Золкиев и Залещики. В городе Мендзибоже умерло 6000 человек, Заславе – 4000, Дубно (в Волыни) – 8000, в городе Бар и окрестных деревнях – 12 000 человек. По Гезеру, в Польше от чумы погибло 310 000 человек.
Из Польши чума проникла в августе 1770 г. на Украину – в Киев, в сентябре – в Севск и оттуда в декабре – в Москву.
В Киеве первые случаи чумы были обнаружены на окраине города – на Подоле. В конце августа 1770 г. прибыл в Киев купец из Польши. Через несколько дней он сам и вся его семья умерли от чумы, заболели и умерли также многие из соседей. Врачи, осматривавшие больных и умерших на Подоле, единогласно заявили, что здесь речь идет о «гнилой горячке с пятнами». В связи с этим никаких профилактических мер принято не было, и чума продолжала распостраняться беспрепятственно. Лишь в середине сентября киевский губернатор направил на Подол доктора Силу Митрофанова с несколькими лекарями и подлекарями и с отрядом солдат в 50 человек, чтобы «запереть город», т. е. изолировать Подол от остальной части Киева. Но было уже поздно. Чума охватила весь город. В городе возникла паника. Народ бросился бежать из Киева за Днепр, в окрестные деревни, распространяя таким образом заразу.
Чума на Подоле усиливалась с каждым днем. Наконец, отдано было распоряжение заколачивать зачумленные дома, а больных изолировать в карантинах. Тогда жители стали скрывать больных, а умерших – либо тайно хоронили во дворах и садах, либо подбрасывали на улицы перед чужими домами. Но все же стали выявлять все больше больных, которых помещали в чумной лазарет, где они почти все умирали, здоровых же переводили на остров, в карантин. Но из них многие оказывались в инкубационном периоде, и у них вскоре обнаруживались явные симптомы чумы.
По Лерхе, в Киеве с конца августа по 15 ноября умерло от чумы около 6000 человек (при населении в 20 000 человек). Мертенс называл меньшую цифру – 4000 человек. Обе эти цифры неточны, ибо большое количество больных укрывалось жителями, многие умирали за городом, много трупов было похоронено тайно.
Весь магистрат бежал из города. За ними последовали все более или менее состоятельные люди. Ввиду того что город был «заперт», подвоз съестных припасов почти полностью прекратился. В связи с этим в народе началось брожение.
Во второй половине ноября количество больных в городе стало уменьшаться, и в декабре эпидемия в самом Киеве затихла, на Подоле же она закончилась лишь в феврале 1771 г. Однако в середине марта среди солдат в Печерском пригороде вновь стали появляться случаи чумы. Оказалось, что солдаты занимались разграблением выморочных домов. Поэтому все небольшие дома и избы были сожжены со всей находившейся в них утварью.
По окончании чумы киевские врачи подали губернатору докладную записку о мероприятиях, необходимых для предотвращения новой, весенней вспышки эпидемии. Мероприятия эти сводились к следующему: сделать более высокими могильные насыпи, особенно же во дворах и в садах; сжечь выморочные пустые дома, все же остальные – очистить и окурить; все печи в таких домах сломать, окна и двери держать до весны открытыми, чтобы эти дома выморозить и основательно проветрить, на улицах, площадях, во дворах, на рынках днем и ночью зажигать костры; от времени до времени заливать городские площади, рынки и улицы дегтем; всем жителям приказать окуриваться у костров.
Лерхе утверждает, что в широком распространении чумы в городе Киеве, его окрестностях виноват генерал-губернатор Воейков. В самый разгар чумы он приказал городскому лекарю Рендлеру выдавать уезжающим, даже если они были из зачумленных домов, пропускные свидетельства. По приказанию того же Воейкова, лицам, приезжающим из Польши или из действующей армии, выдавались пропускные свидетельства уже после 3–10-дневного (вместо шестинедельного) карантина>[234].
В Петербурге узнали об эпидемии в Киеве лишь через месяц после ее появления. В октябре для борьбы с чумой туда был командирован майор Шипов. В Киев он приехал в сопровождении нескольких офицеров, привел в порядок карантинную сеть, оцепил караулами все зараженные селения и сжег зараженные дома. Вокруг города был организован строгий карантин, за пределы которого киевлян пропускали лишь при условии, чтобы никто из них ничего, кроме шубы и надетого на них платья, не имел. У лиц, приезжавших из Польши, отбирали и сжигали почти все, особенно же новые сукна, полотно и разные материи. Кроме того, все путешественники должны были выдерживать строгий карантин в Кузине-хуторе, Козельце, Борках и Серпухове. Категорически был запрещен провоз всяких вещей из Польши или из Турции и список провозимых каждым путником вещей представлялся на подпись самому Шипову.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.