История эпидемий в России. От чумы до коронавируса - [57]
Во всяком случае, свирепствовавшая в 1738–1739 гг. на юге России, эпидемия заставила русское правительство издать ряд законодательных актов, направленных к предотвращению заноса болезни из зарубежных стран. Всякий слух о «моровом поветрии» немедленно вызывал указы о заставах, карантинах и других предупредительных мероприятиях.
После чумных эпидемий 1738–1739 гг. были приняты меры по организации и совершенствованию пограничных карантинов в России. Я. А. Чистович считал, что карантины появились на юге России только после 1738 г., однако это не совсем верно. Так, еще в указе изданном в 1729 г., между прочим, говорится о Васильковской заставе, которую предлагается перенести в другое место, «чтоб от жилья была в дальнем расстоянии», так как она «от Киева в ближнем расстоянии и обыватели Васильковские непрестанно бывают в Киеве, а киевские в Василькове»>[217]. Следовательно, пограничные заставы существовали еще до 1738 г., но весьма возможно, что они организовывались как временная мера при получении известия о «моровой язве».
Только 20 декабря 1743 г. в распоряжение киевского генерал-губернатора на должность «пограничного доктора» был назначен Иоганн Фабри и к нему прикомандировано два подлекаря, получивших название «пограничных лекарей».
В 1743 г. в Сицилии вспыхнула эпидемия чумы, и, едва только сведения о ней приникли в Россию, был издан указ «о предосторожностях от морового поветрия и поступании в сем случае по Морскому регламенту»>[218]. В вводной части указа констатировалось, что «в Сицилии и Италии начавшаяся в прошлом 1743 г. прилипчивая болезнь полыни продолжается». Ввиду этого предписывалось объявить, чтобы все те корабли, которые «прямо или посторонне из Неаполя и Сицилии, також и из всех других мест, которые по ведомостям прилипчивою болезнью объяты, к Российским портам (и другим местам отнюдь) приходить не дерзали под потерянней кораблей и сожжением груза, такожде под смертным наказанием обретающихся на них людей».
В 1747 г. ввиду вновь возникшей угрозы заноса «морового поветрия» из Турции был издан указ об учреждении застав «на Дону от Войска, в степи к морю на Кубанской и Крымской стороне», и в Таганроге был устроен карантин>[219].
В 1753–1755 гг. чума произвела большое опустошение в Турции, Македонии, Молдавии, Трансильвании. В связи с этим в сентябре 1754 г., командующему войсками пограничной с Турцией зоны, генералу послан указ «о допущении на ярмарку или крепости Св. Елизаветы подданных Турецкой империи с наблюдением предосторожностей от морового поветрия»>[220].
Коренной реорганизации подвергся пограничный форпост в Василькове. Туда были назначены доктор и лекарь, «ибо на подлекарей, егда совершенный чин мастерства по своему искусству еще не получили, в толь важном деле положиться невозможно».
Лекарь Васильковского форпоста обязан был обслуживать также и две соседние «малые таможни»>[221].
Постоянные пограничные карантины были организованы также в Добрянке, Злынке, Переяславле, Кременчуге, Переволочне, Новой Сербии. В каждый из этих карантинов был назначен лекарь, подчиненный доктору в Василькове. Такую же организацию сети карантинов получила и пограничная с Польшей Смоленская губерния. В самом Смоленске устроен главный карантин, а в форпосте Мельницком, в селе Перечье и фортах Шелеговском и Баевском – малые карантины, причем везде были карантинные дома «для умещения приезжающих и содержания… больных». На каждой заставе поставлен лекарь, а в самом Смоленске – доктор, в ведении которого состояла вся сеть малых карантинов.
В мае 1757 г. был назначен для постоянной службы «губернский доктор» в Астрахани, «яко отдаленном и пограничном месте и по часто случающимся в Азии опасным болезням»>[222]. Ему вменялось в обязанность выезжать, «когда нужда востребует, в города и уезды оной губернии или в отдаленные какие места».
Кроме пограничных, внешних карантинов, были организованы также и карантины «внутренние» – на рубежах отдельных губерний или областей, откуда опасались заноса инфекции. К таким карантинам относились Дерптский, Бахмутский, Царицынский, Изюмский, Луганский и Кизлярский. В Бахмутском и Царицынском карантинах устроены были «карантинные дома», обслуживаемые лекарями. На остальных внутренних карантинах, согласно указу от 15 апреля 1755 г., ни карантинных домов, ни лекарей не полагалось>[223].
В общем, карантинов и таможен было построено и организовано много – по Чистовичу, «больше, чем нужно». Вернее некоторые из них были поставлены на таких дорогах, где прохожий или проезжий был редким гостем>[224].
Все карантинные дома, по примеру Васильковского, сдавались на откуп. Откупщики для возмещения выплаченной ими откупной суммы брали за пребывание в карантинных домах по 1 копейке в сутки с человека и по 1 деньге – с лошади или вола. Такая плата была отяготительной для крестьян и малоимущих людей. Понятно, что, присоединяясь ко всем другим неприятностям, связанным с пребыванием в карантине, платность еще более увеличивала непопулярность карантинов, и поэтому их всячески старались обходить или объезжать.
Правительство весьма настороженно относилось к всевозможным слухам и известиям о появлении повальных болезней.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.