История авиации 2003 04 - [26]
Опасения быть расстрелянным на парашюте в воздухе у Пунёва были самые основательные: «Это в 41-м бывало, что немцы наших сбитых летчиков с воинскими почестями хоронили, это мне тогда воевавшие ребята рассказывали. Когда по 50 км в день наступаешь, то впору противнику орать: "Эй! Остановись! Дай передохнуть!" Тогда можно и в благородство с рыцарством поиграть, а к концу 42-го немцы поняли, что "вляпались" капитально, и всё их игры в благородство кончились».
Поскольку связь между членами экипажа СБ осуществлялась пневмопочтой, то о судьбе остальных двух членов экипажа Тимофею Пантелеевичу ничего не известно: «Была связь, мать ее! Пневмопочта. Такая алюминиевая трубка шла вдоль фюзеляжа, связывала кабины. Пишешь записку, в "патрончик" ее и в трубу, либо к штурману, либо к радисту. Специальной "гармошкой" несколько паз "чухнул" и все… "На деревню дедушке. Константину Макарычу". Дурость несусветная! Я как это вспоминаю…! Бред! Не к войне готовились, а…! Чкалов, Громов летали, всей страной напрягались, но так это ж для агитплакатов, а если взять реалии, состояние страшное». При заходе на цель штурман пользовался световой сигнализацией: «У меня на приборном щитке три лампочки были. "Красная — влево, зеленая — вправо, белая — прямо". Их штурман из своей кабины зажигал. Ерунда и дрянь. А вообще я бомбил «по-ведущему». Он люки открыл — я открыл, у него бомбы «пошли» — я тоже начинал сьтать. Если он промахнулся, то и остальные тоже "в молоко", ну а если он точно всё рассчитал, то "будьте здоровы"».
Тимофею Пантелеевичу повезло, он приземлился на нашей территории, к тому же недалеко от госпиталя: «Пока сидел в кабине и когда летел к земле, никакого страха не было. Вообще, всё как не со мной происходило. При приземлении, то ли от боли, то ли от потери крови, я потерял сознание. Очнулся оттого, что кто-то меня тащит. За стропы ухватил и тащит по снегу. Тащит молча. Пытаюсь сообразить, наши или финны? "Ну, думаю, — если б тащили наши, то они догадались бы подвесную систему с меня снять". Значит финны. Пытаюсь нащупать пистолет. Нащупать нащупал, а взять его не могу, в воздухе с меня слетели перчатки, руки поморожены, пальцы не работают. Такая меня обида взяла, на свою беспомощность, что начал я материться. Самыми страшными словами. Вдруг слышу: "Очнулся! Миленький, живой! Я тебя тащу-тащу… " Девушка какая-то. Оказалось, что приземлился я в нескольких километрах от деревни, в которой стоял их госпиталь (она в нем работала и туда-то меня и тащила). Эта девчонка возвращалась в свою деревню и увидела, как я покинул самолет. Поскольку самолет был наш, она сразу побежала ко мне.
Вызвавший шок своим появлением в Испании осенью Зб-го, туполевский СБ к лету 41-го явно устарел. Причём не то что лидерство, но даже до современного уровня не дотягивали даже такие «продвинутые» модификации этого скоростного бомбардировщика как ММН или Ар-2.
Пе-2 — краса и гордость ВВС РККА накануне войны. Несмотря на ряд очевидных недостатков, по ряду показателей эта машина осталась непревзойдённой в своём классе в до самого конца Второй Мировой войны.
Ну вот, передохнули (а она меня долго волокла) и дальше уже было веселее. Повезло мне неправдоподобно. Повезло, что не взорвался в воздухе. Повезло, что не расстреляли немцы. При приземлении с раненой ногой не убился — тоже повезло. Повезло, что та девчонка нашла меня сразу. Повезло, что руки поморозил, поэтому девчонку, когда она меня "бессознательного" волокла, не застрелил. Застрелил бы — замерз, ведь передвигаться из-за ноги не мог. Ну и последнее — в деревне оказался госпиталь, в котором мне сразу прооперировали ногу и этим мне её сохранили, вот это везение — так везение! Я вообще, всю войну, очень везучий был».
Лечение проходило медленно. Плохо выходили осколки, от хромоты так и не удалось избавиться полностью: «Лежа в госпитале, я рвался на фронт, честное слово, не по дури. Скажу прямо, из госпиталя я вышел настоящим "зверем", зубами был готов немцев рвать. Я страшно боялся, что меня признают негодным, поскольку ногу мне разворотили капитально. Сколько не тренировался, от хромоты избавиться так и не смог. Откровенно хромал, и отработать походку так и не вышло. Я после войны эту ногу по новой оперировал и осколки у меня в ней до сих пор сидят. Но тогда ничего, комиссию прошел, признали годным».
После выписки из госпиталя Тимофей Пантелеевич попал в 18-й ЗАП 4-й авиабригады, находившийся в Казани, и сразу же начал переучивание на Пе-2: «СБ забыли, только Пе-2! Я на этот Пе-2 чуть ли не молился.
Это был САМОЛЁТ! Многие летчики его боялись, а я очень любил. Я был шибко ретивый, поэтому переучивание заняло у меня немного, месяца четыре, а по полетному времени часов 40–50. В ЗАПе отрабатывали много упражнений, полный курс боевого применения: бомбардировку с пикирования (это был основной вид бомбометания), горизонтальное бомбометание, но это меньше. Стреляли по наземным целям и по конусу курсовыми пулеметами. Кроме того, по конусу стреляли стрелки и штурманы. Слетанность звена отрабатывали. "Плотно" учились, не то, что в училище. Полигон с аэродромом совсем рядом был, буквально только взлетел — и бомби. Бомбили обычными бомбами, не учебными. Все полеты делались полным экипажем. Я до этих полетов жадный был, хотел на фронт быстрее попасть. Через четыре месяца прилетели "купцы" и отобрали меня в свой полк, в котором и прошел до конца войны, и который к концу войны стал 36-м Гвардейским орденов Суворова и Кутузова Берлинским бомбардировочным авиаполком.
