История атомной бомбы - [108]

За сорок пять секунд до взрыва Джо Маккиббен в контрольном центре южного бункера совершает сорок девятое и последнее действие из своего списка: он включает более точный таймер. Он будет автоматически передавать электронные сигналы времени на камеры и записывающие инструменты и по достижении нуля разбудит «Толстяка» на башне. Маккиббен сам сконструировал временной механизм. Колесико делает один оборот в секунду и замыкается на гонг. И вот в южном бункере звучат сорок четыре удара гонга. Рядом с Маккиббеном сидит Дон Хорниг, сосредоточив взгляд на пульте, держа пальцы на выключателе, который еще может остановить взрыв в последнее мгновение. Роберт Оппенгеймер вцепился в опору бункера, устремив напряженный взгляд вперед. Все остальные уже снаружи и лежат в предписанной позиции лицом в песок.

Знаменитые гости Compacia Hill слушают голос Сэма Эллисона из коротковолнового приемника, а до Сэма в этот момент доходит, что он, наверное, первый ученый, которому при физическом эксперименте приходится вслух считать задом наперед. В эти последние секунды до нуля местная музыкальная радиостанция передает сюиту из «Щелкунчика» Петра Чайковского.

При восклицании Эллисона «Now!» таймер Маккиббена замыкает электрическую цепь запала. И вот огромное количество электронов устремляется привычным путем по кабелю, упрятанному в садовый шланг под землей. Он соединяет контрольный пункт в южном бункере с X-генератором Дона Хорнига на башне. Тот передает свой электрический заряд на 32 капсюля-детонатора, закрепленные на стальном кожухе «Толстяка». Они взрываются синхронно в пятнадцатимиллионную долю секунды. Детонационные волны несутся через быстро реагирующую наружную оболочку взрывчатки. Это «композиция В» из расплава тротила, суспензии парафина и высокобризантного кристаллического порошка. Затем они натыкаются на «взрывную сердцевину» Джорджа Кистяковского из некогда униженного Черчиллем баратола. Она затормаживает первую волну, пока все последующие волны не догонят ее. И вот единая шарообразная ударная волна проникает во второй блок с «композицией В», умножая при этом свою силу. Урановый шар сглаживает последние неровности ударной волны на ее пути к плутониевому ядру. Ядро сжимает со всех сторон так, что оно коллабирует и уплотняется до размеров камешка.

Под звуки сюиты из «Щелкунчика» Чайковского детонационная волна захлестывает источник нейтронов размером с лесной орех. Полоний, открытый Марией Кюри, испускает альфа-частицы, которые, в свою очередь, высвобождают из атомов бериллия пригоршню нейтронов. Те мчатся в плутониевый шарик — в сверхплотный комочек материи, плотнее не бывает на земле — и вызывают цепную реакцию. Расщепление ядер продолжают более восьмидесяти поколений нейтронов. Выделяющаяся при этом энергия разжигает чудовищный жар. За миллионную долю секунды температура в центре «Толстяка» вырастает до десяти миллионов градусов Цельсия — как внутри Солнца.

При взрыве Джо Маккиббен так и сидит, уставившись на свой счетчик времени. Он освещен софитом, поскольку кинокамера записывает и то, что происходит за пультом управления. Но во внезапной тишине, наступившей за последним ударом гонга в пять часов, двадцать девять минут и сорок пять секунд, что-то не так, как раньше. Это через открытую заднюю дверь бункера ворвался другой свет, если только эту невиданно ослепительную яркость вообще можно назвать светом. Она затопляет бункер и заливает инструменты перед глазами Маккиббена доселе не виданной белизной, которая просто заглатывает контуры всех предметов в поле его зрения. В молнии нового света испарилась и дубовая платформа, и стальная башня вместе с ней. Молния, собственно, является целой чередой молний, следующих одна за другой слишком быстро, чтобы можно было их различить.

Ричард Фейнман в Compacia Hill знает, что расчеты Ганса Бете допускают силу света этой молнии в десять солнц. Взглянув на этот свет незащищенным глазом, можно временно ослепнуть. И все же он пренебрегает темными очками сварщика. Он считает эти меры предосторожности избыточными. Его не страшит световая сила молнии, вспыхнувшей в тридцати километрах отсюда. Куда больше он опасается перспективы «ни черта не увидеть сквозь эти стекла». Фейнман достаточно упрям, чтобы рискнуть и глянуть на происходящее незащищенным глазом — в отличие от Эдварда Теллера, который всем навязывал свой солнцезащитный крем. Фейнман подумал и пришел к заключению, что его глазам может повредить только ультрафиолетовый свет. Поскольку бронированное стекло окон экранирует ультрафиолетовые лучи, он занимает место в кабине грузовика: «Когда грянул взрыв, эта дурацкая молния оказалась такой слепяще-яркой, что я инстинктивно пригнулся и увидел на полу машины фиолетовое пятно. Я подумал: должно быть, это остаточное изображение на сетчатке. И вот я снова выпрямляюсь и вижу этот белый свет, который превращается в желтый и потом в оранжевый... Наверное, я единственный, кто видел эту проклятую штуку невооруженным глазом». Инструменты в южном бункере фиксируют силу света в двадцать солнц, которая держится две секунды.