История античной Македонии - [226]
Основным литературным источником об устройстве македонских границ во время ранней империи является география Птолемея. Но его сведения часто неопределенны и не всегда точны. Его исправляет и дополняет эпиграфический материал. Эпиграфические памятники, часто датированные по македонской провинциальной эре, помогают нам более ясно разграничить отдельные области, установить границы.[93] Многие надписи, встречающиеся в долине Стримона, показывают, до каких границ на севере доходила македонская провинция.
Археологический материал И. Венедикова из Бергалы уточняет границу между македонской и фракийской территориями.[94] Она проходила севернее от Штипа и шла прямо к востоку, к среднему течению Стримона. Природную границу Македонии и Фракии в области между Стримоном и Нестой представляют горы Пирина и Боз-Дага.
Что касается южной границы македонской провинции, то она, меняясь со II в. до н. э. довольно часто, включала в себя Фессалию.
При императоре Августе, когда произошла общая реорганизация Римского государства, провинции были разделены на сенаторские и императорские. Наряду с этим имело место и образование новых провинций, оно влекло за собой реорганизацию старых.
13 января 27 г. до н. э. Македония была объявлена сенатской провинцией. В этом же году создается самостоятельная сенатская провинция Ахайя.[95] На основании указания Страбона Моммзен заключает, что Фессалия осталась в составе Македонии, а Этолия, Акарнания и часть Эпира попали в провинцию Иллирии.[96] Между тем эпиграфические и литературные источники ясно говорят о том, что эти области охватывались Ахайей и что текст Страбона здесь явно испорчен.[97] [319] В провинцию Ахайю включались те области, которые указывает Страбон. Это, однако, не устраняет той вероятности, что некоторые эпирские племена остались в границах Македонии. Ее южные границы возвратились на старую линию 146 г. до н. э. Границей между Ахайей и Македонией стала гора Эта.[98] Фессалия вошла в состав провинции Ахайи,[99] о чем можно судить по дельфийской надписи (CiL, III, 987) об устройстве дельфийской амфиктионии. Союз составляли 17 народов, которые принадлежали Греции или Фессалии; Этолия, Эпир, Македония среди них не представлены.[100]
Территория провинции Ахайи обнимала весь Пелопоннес и северную Грецию до Эты, некоторые эпирские города, позднее все кикладские острова в Эгейском море.[101]
Выдвижение Ахайи в качестве самостоятельной, отдельной от Македонии провинции было продиктовано не военными соображениями.[102] Эта провинция отчасти прикрывала стоявшими на Дунае гарнизонами весь Балканский полуостров до границ Фракии. Поэтому полуостров всегда считался умиротворенной внутренней территорией. По мнению С. А. Жебелева, Августом руководило в данном случае, с одной стороны, стремление не давать слишком большого объема сенаторским провинциям, с другой стороны — желание отделить чисто эллинские страны от тех, которые были эллинскими лишь наполовину.[103]
После Августа, при Тиберии, произошли существенные изменения в административном положении провинций Ахайи и Македонии. В 15 г. Тиберий, по сообщению Тацита, «решил облегчить положение Ахайи и Македонии, жаловавшихся на тяжесть бремени, и передать их временно из ведения проконсулов в распоряжение цезаря».[104] Из сенатских провинций он превратил их в императорские; Ахайя и Македония, объединенные в одну императорскую провинцию, отдавались в распоряжение правителя Мезии. С 15 до 44 года они управлялись императорскими легатами. Первый из них Гай Поппей Сабин управлял этой провинцией до своей смерти в 35 г. Ему наследовал П. Меммий Регул.[105]
Верховный правитель Македонии и Ахайи распространял свою власть и на Мезию.[106] Вследствие целого комплекса причин экономического, социального и стратегического порядка [320]
Рис. 25. Монеты Македонской провинции эпохи империи. [321]
Рис. 25а. Монеты Македонской провинции эпохи империи.
появилась потребность в объединении Мезии и Македонии. Это мероприятие вызывалось сложной военной обстановкой, восстаниями в провинциях, особенно фракийцев, необходимостью упорядочения финансов. Но такое положение длилось сравнительно недолго. Когда нижнедунайская граница укрепилась и римское влияние во Фракии значительно возросло, Клавдий мог предпринять реорганизацию дунайских провинций. Македония и Мезия были снова разделены. Македония и Ахайя вновь причислялись с 44 г. к сенатским провинциям,[107] причем военные силы оставались в пределах Мезии. В Македонии римских легионов с тех пор уже не было.[108]
С. А. Жебелев делает вероятное предположение, что в факте возвращения Македонии и Ахайи сенату в известной мере сказалось отражение того значения, каким при Клавдии пользовался сенат вообще.[109] Но, конечно, это событие нельзя отрывать от общей провинциальной политики Рима вообще и императора Клавдия в частности. Укрупненные провинции затрудняли управление ими и являлись постоянным источником усиления антиримской борьбы.
В связи с завоеванием придунайских областей был отделен также Иллирик и превращен в императорскую провинцию,
В данной работе изложение восточных походов греко-македонских войск не имеет самодовлеющего значения. Это лишь исторический фон для рассмотрения основной проблемы: восточной политики Александра Македонского. Буржуазные историки не выработали понятия «восточная политика». Они ограничиваются изложением отдельных частных мероприятий в организаторской и государственной деятельности Александра в ходе восточных походов, руководствуясь при этом не столько причинами объективного характера, сколько личными качествами македонского завоевателя.
Книги завершает цикл исследований автора, опубликованных в Издательстве Казанского университета по македонской тематике. «История античной Македонии», часть 1, 1960; часть II. 1963; «Восточная политика Александра Македонского». 1976. На базе комплексного изучения источников и литературы вопроса рассматривается процесс распада конгломератных государств древности, анализируется развитие социальных, военно-политических и экономических противоречий переходной эпохи обновления эллинистических государств, на конкретном материале показывается бесперспективность осуществления идеи мирового господства. Книга написана в яркой образной форме, снабжена иллюстрациями.
Книга охватывает многовековую историю российского самодержавия, но основное внимание автора сосредоточено на царствовании Николая II, убийстве его семьи и ее посмертной судьбе. Показано, что хотя со времени расстрела царской семьи прошло сто лет, проблемы цареубийства остаются острыми в современной России и от того, как они решаются, во многом зависит ее настоящее и будущее.
В книге на основе конкретных примеров мужества и героизма, проявленных старшим поколением советских людей в годы гражданской и Великой Отечественной войн, показывается формирование боевых традиций Советской Армии и Военно-Морского Флота, их преемственность молодыми защитниками Страны Советов. Авторы рассказывают старшеклассникам о военно-учебных заведениях и воинских династиях, которые в составе Вооруженных Сил СССР прошли славный героический путь за 70 лет существования Советской власти.
Книга рассказывает об истории янычарского корпуса, правилах и нормах его комплектования и существования, а также той роли, которую сыграли янычары как в военных, так и во внутриполитических событиях Османской империи. В монографии показаны фундаментальные особенности функционирования османской государственности, ее тесная связь с политикой войн и территориальной экспансии, влияние исламского фактора, а также значительная роль янычарского войска в формировании внешней и внутренней политики турецких султанов.
Книга посвящена Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Автор, московский журналист, военный историк В. С. Яровиков, лично знавший Александра Михайловича, рассказывает о полководческой деятельности Василевского в годы Великой Отечественной войны, его работе на высших постах в Вооруженных Силах, об участии в обобщении опыта войны, о личных качествах Александра Михайловича — человека, коммуниста, полководца.
В истории средневековой Руси трудно найти более противоречивый сюжет, чем место в ее системе Полоцкого княжества. Связанный с остальной Русью общностью начальных судеб, исповеданием православия, языком и письменностью, Полоцк в переломный момент своего развития стал на долгие века частью не Русского, а Литовского государства. Парадокс этого феномена состоял в том, что Литва, поначалу зависимая от Полоцка, затем взяла над ним верх, но это могло случиться только после того, как полоцкое влияние преобразовало саму Литву: русский язык стал надолго ее государственным языком, а князья литовских династий сплошь и рядом отвергали язычество и принимали православие во имя торжества единодушия со своими славянскими подданными.
Очерк знакомит с историей древнего украинского города, рассказывает о борьбе трудящихся бывшей Бессарабии за воссоединение с Советской Отчизной, а также о расцвете экономики и культуры края в послевоенный период.