История афинской демократии - [72]

Кефал был богатый сиракузянин, которого Перикл убедил переселиться в Аттику. Здесь ему дарованы были некоторые привилегии, например уравнение с гражданами в отношении повинностей (исотелия) и право приобретать недвижимую собственность. Дом этого метека в Пирее был одним из центров, где собирались выдающиеся люди тогдашних Афин – Софокл, Сократ и др. У Платона знаменитый диалог «О государстве» происходит именно в доме Кефала. Кефалу и его сыновьям принадлежали еще несколько домов и большая фабрика щитов, на которой работали не менее 120 рабов. Сыновья получили прекрасное образование, какое получали молодые люди лучших афинских фамилий: старший, Полемарх, обнаруживал склонность к философии; в честь другого, Евтидема, Платон назвал один из своих диалогов; Лисий явился знаменитым оратором. Во время тирании Тридцати Полемарх был умерщвлен, а Лисий едва спасся в соседние Мегары, причем один из Тридцати взял находившиеся в доме Лисия в кассе 3 таланта, 400 кизикских монет, 100 дариков и 4 серебряных чаши; кроме того, тираны присвоили 700 щитов, принадлежавших семье Кефала, у которой, как сказано, была фабрика, и «столько серебра, золота, бронзы, украшений, мебели и женских одежд, сколько никогда и не думали иметь»[194], а также 120 рабов, из которых лучших оставили себе, остальных же отдали государству. Но Лисий имел еще капиталы, помещенные за границей. В отряд Фрасибула, выступавший на освобождение Афин от тирании Тридцати, он послал 2000 драхм, 200 щитов и 300 наемников, нанятых и вооруженных на его счет. Все это показывает, какими средствами располагали метек Кефал и его сыновья.

И все же метеки не были полноправны: они не участвовали ни в народном собрании, ни в суде, не могли быть сановниками; их делами, как неграждан, «чужих», ведал полемарх; их браки с афинянином или афинянкой не признавались законными и дети от таких браков, в силу Периклова закона, не имели прав гражданства; метеки не могли приобретать недвижимую собственность. Впрочем, привилегии, предоставлявшие отдельным лицам право брака и приобретения недвижимости, исотелию, уравнивавшую с гражданами в отношении повинностей, освобождение от особой подати, право выступать в поход в отряде граждан, доступ в совет и народное собрание (в смысле непосредственных сношений с этими учреждениями), – все такие личные привилегии им давались легко, по постановлению афинского народа. Только право гражданства доставалось с трудом: его получали лишь немногие. Даже Лисий, несмотря на свою славу оратора-логографа и на все услуги, оказанные демократии, не пользовался им. По предложению Фрасибула, главного деятеля по освобождению Афин от тирании Тридцати, Лисию, правда, постановлено было предоставить право гражданства, но против этого выступил с графэ параномон, ссылаясь на несоблюдение некоторых формальностей, другой деятель по восстановлению демократии, Архин, и состоявшееся уже постановление было потом отменено.

Весьма многочислен в Аттике был класс рабов[195]. Правда, цифра, которую встречаем у одного древнего автора (Афинея) и которую прежде принимали – 400 000, – по новейшим исследованиям[196] оказывается неверной; но все-таки рабов в Афинском государстве было почти столько же, сколько граждан, около 40 000—60 000, не считая женщин и детей. Это были в громадном большинстве «варвары» из Лидии, Фригии, Пафлагонии, Сирии, Фракии и особенно из Скифии. Рост рабства обусловливался развитием промышленности и богатства; можно сказать, что он был прямо пропорционален этому развитию. Промышленность требует новых рук. Свободные рабочие, особенно сельские, оказываются мало подходящими. «Свободные граждане, – говорит Эд. Мейер, – хотя бы и угнетаемые сильной нуждой, не проявляли особенной склонности вырабатывать в себе техническую сноровку»[197]. Притом свободные рабочие стоят дорого. «Они требуют такой платы, на которую могли бы жить; их нужно сначала обучить делу, а еще спорный вопрос, возвратят ли они предпринимателю затраченный на их подготовку капитал; но, прежде всего, они – свободные граждане, юридически и политически стоящие наравне с работодателями, совсем не то, что на Востоке люди, с малолетства привыкшие к невольнической жизни. Но промышленность нуждается в возможно дешевых рабочих, силы которых, раз они попали в ее руки, она старается использовать наиболее полным образом… За небольшой капитал предприниматель покупает рабочую силу, которую он может обучить для своих целей и затем использовать до конца… А самое главное – работник юридически совершенно в его власти; он может эксплуатировать его силы гораздо интенсивнее, чем это возможно с рабочей силой свободного человека».

В пору расцвета афинской демократии мы видим рабов всюду – в доме, в поле, в лавке, в банкирской конторе, в мастерских, на тогдашних фабриках, на торговых судах в качестве гребцов и особенно в рудниках. Они и чернорабочие, и домашняя прислуга, и мастера, и надсмотрщики, управляющие, писцы, счетчики, мелкие служащие, наконец – воспитатели-«педагоги». Редко какой состоятельный афинянин не имел хотя бы одного-двух рабов. Другие содержали их несколько десятков: у отца Демосфена на фабрике мечей было 32—33 раба; у Лисия, как мы видели, – 120, а Никий в арендуемых им рудниках имел 1000. Держали рабов не только для себя или для своего предприятия: их отдавали внаймы и другим. Никий разработку рудников предоставил фракийцу, поставленному над рабами. Нередко рабы жили отдельно от господина, который за известный оброк предоставлял им заниматься ремеслом.