Истории торговца книгами - [15]

Брутальные товарищи по цеху представляли угрозу для книголюбов: моряк Леннокс Керр (р. 1899) обнаружил, что за интерес к чтению «попал под подозрение»:

Мне приходилось принимать любой вызов: то бить какого-нибудь паренька по лицу, хоть я и не хотел, то хвастаться, какой крепкий у меня вышел такелаж, лишь бы доказать, что книги не испортили во мне моряка.

Но чуткая интуиция подсказывала Керру:

Тайные желания человека выходят наружу, когда он чувствует себя… свободным от маски цинизма, которую примеряет на людях. Проявляется его глубинное творческое стремление быть чем-то бо́льшим, чем послушный рабочий… люди становятся более романтичны, мужественны и поэтичны в темноте и уединении… Я слышал, как один мужчина – самый что ни на есть заядлый матерщинник на нашем судне – читал вслух «Песнь песней Соломона», обращаясь к темноте и шелесту морских волн, разбивающихся о форштевень… В одиночестве человек становится тем, кем он мог бы быть, не будь он вынужден подстраиваться под лекало.

Страстные годы: автобиография

(The Eager Years: An Autobiography, 1949)

Похоже, что начальники в большинстве своем терпимо относятся к чтению на рабочем месте. Один рабочий с фабрики по производству железнодорожного оборудования в городе Суиндон читал Овидия, Платона и Сапфо в оригинале, а на своем станке мелом написал греческий и латинский алфавит. Сперва начальник цеха велел ему все стереть, но смилостивился, узнав, что означают эти надписи. Роуленд Кенни (р. 1883) читал тайком, пока однажды его мастер не продекламировал стихотворение Альфреда Теннисона «Вкушающие лотос» «могучим голосом, с ланкаширским акцентом». Это воодушевило рабочего. «Если уж этот драчун и пьяница, посылающий всех к черту» любил поэзию, то и Кенни мог читать, ни от кого не скрываясь.

Джорджа Томлинсона, шахтера из графства Ноттингемшир, ждал похожий, весьма трогательный сюрприз. Он привык читать «на глубине нескольких сотен метров под землей» и получил нагоняй от своего бригадира за то, что не усмотрел за несколькими тележками с углем и те столкнулись, пока он читал стихи Голдсмита. На следующий день бригадир одолжил ему стопку собственных сборников поэзии, не забыв предостеречь: «Не вздумай притащить их в эту чертову дыру – я от тебя мокрого места не оставлю». Позднее один товарищ-шахтер подобрал оброненные Томлинсоном листки с собственными стихами. Томлинсона окатила волна стыда, но его коллега лишь отметил: «Скверно, приятель. Тебе бы Шелли почитать».

Ну а в эту историю и вовсе верится с трудом: рожденный в 1871 году Джо Китинг, шахтер из Ланкашира, читал дома греческих философов до трех ночи, а наутро отправлялся на изнурительную вахту, во время которой он лопатой выгребал из шахты шлак. Ниже приведен его состоявшийся под землей разговор с безымянным коллегой, которого мы назовем С.

С. (вздыхая). Нам не подняться к вечным письменам, открыто лишь сегодняшнее нам[41].

Дж. К. Ты только что процитировал Поупа?

С. Ага, мы с ним легко находим общий язык.

После того случая Китинг уже не чувствовал себя чужаком и даже собрал камерный квартет, исполнявший произведения Моцарта и Шуберта.

Об истории чтения в среде рабочего люда известно немного, об этом мало сказано в автобиографиях и трудах, посвященных истории книг. Один случайный день из жизни Чарли Чаплина в Нью-Йорке рисует более насыщенную картину, чем любая из имеющихся в нашем распоряжении хроник: чернокожий водитель грузовика впервые поведал ему о Тезаурусе (Thesaurus of English Words and Phrases) Роже[42], официант в отеле, подавая блюда, процитировал Блейка и Маркса, а акробат пробудил в нем интерес к прочтению бёртоновской «Анатомии меланхолии». Мимоходом, с сильным бруклинским акцентом, циркач пояснил, что Бёртон оказал решающее влияние на Сэмюэла Джонсона.

Любопытно, что анализ читательских привычек пролетариата до сих пор отличается некой снисходительностью. В 2001 году один академик, комментируя литературные интересы самого Чаплина, которые варьировались от Шопенгауэра и Платона до Уитмена и По, назвал их «скрещиванием философии и мелодрамы, высокой культуры и низкого комедийного жанра – характерными предпочтениями самоучки». От слова «скрещивание» веет культурной евгеникой, которая подразумевает, что есть некие чистокровные существа высшего порядка, сторонящиеся «низкого комедийного жанра». Нет никаких сомнений в том, что бесчисленное множество великих прозаиков, из-под пера которых вышла не одна докторская диссертация, стали великими именно благодаря такому эклектизму.

Случалось, что среднестатистический человек, получивший непосредственный доступ к книгам, воспринимался как угроза – и неожиданность. Историк Томас Берк, описывавший будни жителей Восточного Лондона, возмущался по поводу «лощеных романистов из западной части города», недооценивавших его соседей по району Уайтчепел[43] и относившихся к ним высокомерно. В 1932 году он писал:

Один из наших «интеллигентных прозаиков» с ноткой изумления отметил, что, посетив некий дом в Уайтчепеле, обнаружил, что дочери тамошнего семейства читают Пруста и томик комедий Чехова. И чему же тут удивляться?