Истории и теории одного Пигмалиона - [34]

Мое страдание — еще громче кричал, повернувшись к морю, старик, — первое в моей стране негероическое страдание, которое будет зачтено, положено на весы, когда начнется страшный суд, потому что оно было великим!..

Он сделал шаг вперед, и тут я увидел, что он пьян, смертельно пьян. Я подошел и подхватил его на руки. Он покорился мне без сопротивления. Осторожно усадив его на камень, я начал собирать вещи. Он обронил голову на грудь, будто заснул. Мы не могли вернуться, потому что в таком состоянии он не мог вести машину. Я сидел и молча ждал.

Начался рассвет. В этих местах светает так же быстро, как и смеркается. Впервые я встречал рассвет на юге. Сначала улетели летучие мыши и рощица снова стала банановой. Потом разлился особый свинцовый блеск на низких оливах, разнесся тонкий аромат корицы. Позади холмы отбросили в сторону моря длинные тени, предвещая появление солнца. Море приобрело фиолетовый оттенок гиацинта.

Старик спал. Вскоре он проснулся и мы молча поехали.

ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР. ЧЕРНЫЙ АИСТ

На протяжении нескольких дней мы не могли увидеться. Наша работа подходила к концу, с каждым днем становилось все напряженнее. Я уже не мог вырваться, прекратил и прогулки. Когда назначили день отъезда, я в обеденное время пошел в гостиницу, где жил старик, но его там не оказалось. Узнав, кто мне нужен, служащие стали очень любезны. Оказалось, что он занимает лучший номер, и по всему было видно, что он здесь свой человек. Обещали сразу, как только он вернется, передать записку, которую я тут же написал. Я сообщил, что мы уезжаем и вечером я приду на наше место проститься. Меня заверили, что если он не вернется, записку передадут ему на объект.

Все было выполнено аккуратно, об этом я узнал вечером. Его нашли на объекте. Но он смеясь сказал мне, что он здесь уже днюет и ночует.

Этот вечер особенно сильно врезался мне в память. То ли потому, что он был последний, или же потому, что был как-то особенно синий. Но вероятнее всего потому, что в этот вечер я услышал самый невероятный рассказ, какой менее всего ожидал услышать. Он не имел никакой видимой связи со всем предыдущим, о чем мы беседовали до сих пор. Что он хотел им сказать, так и осталось для меня тайной. Старик был необычайно грустным, даже немного размякшим, погруженным в самого себя. Однако он приятно пощекотал мое самолюбие, сказав, что несмотря на то, что давно уже не завидует молодым, мне он втайне завидует, потому что мне еще все предстоит удивляться чудесам жизни, что искренне сожалеет о моей доброй компании и о терпеливом слушателе; что если бы у него была хоть малейшая возможность, он на следующий день отправился вместе со мной в Болгарию. Ему казались неимоверно долгими те три с чем-то месяца, которые ему предстояло здесь быть, тем более, что и он в общих чертах закончил свою работу.

— Прости, но нынешним вечером, — продолжал он, задумчиво глядя на небо, — у меня нет настроения рыться в хлеву наших суетных человеческих переживаний, историях, хотя, как ты сам видишь, я твердо убежден, что именно там зарождаются жемчужины и шедевры, которыми потом все восхищаются. Нужно, очень нужно, чтобы человек почаще поглядывал на звездное небо над головой, сверялся с нравственным законом внутри самого себя, чтобы он чувствовал в себе тот страх, трепет, удивление и восхищение, которые чувствовал сам Кант.

Может я слишком загрустил по родным местам, где ты будешь уже через два дня. В последнее время я все чаще ловлю себя на том, что самые обыкновенные вещи являются мне совсем в новом свете. Кто знает, какие сны видит в дреме Калмук Йовкова. Ты только подумай, какие красивые и мечтательные сюжеты и образы у этого горца, который сумел увидеть самые красивые миражи на добруджанской равнине. А с другой стороны, взять его шопского современника Елина Пелина. Какие жестокие истины и истории рассказал о нашей земле! Темный и озлобленный Нане Стоичков из-за своего засаленного колпака погубил радость села, детей, жены — прекрасные вербы, изгнал символ весны и рождения — веселых аистов!

В этот вечер я хочу рассказать тебе одну фантастическую, невероятную, но вместе стем подлинную историю. Издали все виднее, старость дальнозорка, да и наш народ никогда не состоял только из таких как этот Нане Стоичков. Ему ведома созидательная сила и любви, и привязанности. В свои добрые дни он готов помочь этой силе, сама природа нашептывает ему мудрые тайны. Он в состоянии обуздать топор, который угрожает роскошным вербам прошлого и их весенним гостям. Чудо, о котором я тебе расскажу, не имеет объяснения и потому ни о чем не расспрашивай. Но ты, если хочешь, можешь проверить ее подлинность, если поедешь туда, когда вернешься. Там найдешь черного аиста, сидящего на трубе.

И он начал свой очередной рассказ, монотонным и ровным голосом, почти ничего не выделяя, будто рассказывая наизусть давно заученную поэму, старинную легенду. Я нашел рассказ в оставленной мне тетрадке. Он был записан совсем отдельно от Пигмалиона, где-то в самом конце. Я передам его в таком виде, в каком нашел.

* * *

Вчера возле города Пафоса на берегу Средиземного моря я увидел черного аиста моего детства и моего села. Он прогуливался важно и торжественно. Потом остановился передо мной, как бы раздумывая, принести ли мне сына, как когда-то принес братика, или рассказать мне новости о моих близких, вместе погрустить на чужбине. Подумал-подумал и медленно пошел прочь. Потом он снова приостановился, будто решив вернуться. А потом улетел на бахчу за холмом. Я узнал его. Это был он. Старый, как и я сам. Ему не хватило сил долететь со стаей до египетской земли, и он остался, чтобы предупредить меня, что не кончаются чудеса на свете.