Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС - [8]

Опубликование доклада Хрущева на закрытом заседании в западной печати, передача его по радио во всем мире вынудили коммунистические партии, так или иначе, принять в расчет существование этого документа. В этой ситуации, совершенно беспрецедентной, у них оказалась двойная реакция: с одной стороны, они афишировали различные точки зрения относительно этого доклада — разнообразие, доселе невиданное в истории коммунизма; а с другой стороны, они продемонстрировали редкое единодушие, которое и сегодня, двадцать лет спустя после двадцатого съезда, остается незыблемым[1].

Разногласия возникли между коммунистическими партиями по поводу десталинизации; некоторые из генсеков (как, например, Энвер Ходжа в Албании) с самого начала отвергли принцип десталинизации, отдавая себе ясно отчет, что она представляет для них открытую угрозу и повлечет за собой глубокие неприятности; другие (как, например, Торез) заявляли, что «культ личности» в его партии никогда не существовал и поэтому нечего искоренять. Иные, как Тольятти, хотели приспособить эту политику и попытаться (как Ракоши в Венгрии) реабилитировать некоторых погибших (Райк и др.), но не живых (таких, как Имре Надь), в противоположность Ошабу, который совершенно иначе поступил с Гомулкой.

Эти разногласия по поводу десталинизации являют яркий контраст с тем единодушием, проявленным компартиями в вопросе издания и распространения доклада на закрытом заседании: ни одна коммунистическая партия «социалистического» или «капиталистического» мира за двадцать истекших лет не решилась переиздать и распространить доклад. Ни Тито, творца «национального коммунизма», ни Тольятти, барда «либерального» коммунизма, их национализм и либерализм не привел к решению широкого распространения доклада. Безо всякого сомнения, тогдашние события (польский Октябрь, венгерская революция) должны были в 1956 году приучить их к большой осторожности. Но двадцать лет спустя совершенно ясно, что доклад принадлежит истории, тем более что в нем идет речь о событиях полувековой давности. И несмотря на давность времени и бесконечные разделения марксистско-ленинских капищ, доклад на закрытом заседании неизменно остается в списке запрещенных или нежелательных для издания книг.

Коммунисты, еще во времена Ленина, анализируя какой-нибудь факт, политически важный, привыкли задавать себе вопрос (который для них чаще всего бывает уликой): «кто это сказал?» — вместо того, чтобы спросить: «правда ли это?» Поскольку абсолютная ложь вступила на царствование вместе со сталинизмом, любая неприглядная действительность оказывалась фактом лишь в устах некоммунистов, антикоммунистов или экскоммунистов, которых правоверные сталинисты должны были за это заклеймить позором. Но этот критерий был основательно поколеблен докладом Хрущева: магическая формула «кто это сказал?», служившая ранее для того, чтобы сметать любой факт, так или иначе мешавший, не могла быть эффективной, ибо на этот раз говорил прямой наследник Сталина, вождь компартии СССР и всего мирового коммунистического движения.

Как только доклад Хрущева на закрытом заседании был опубликован, компартии различных стран по-разному его прокомментировали; это наводит на мысль, что Москва не рассылала никаких директив с целью согласования их возможной реакции. У некоторых из этих партий действовал обычный сталинский рефлекс. На вопрос: «кто это сказал?» — они отвечали «Государственный Департамент США», и выводили, что этот доклад не что иное, как новая недостойная махинация империалистов. Таков был ответ компартии Люксембурга («Zeitung vum Letzeburger Vollek», 6 июня), и компартии Голландии («De Waarheid», 7 июня). Напротив, еженедельник американской компартии («Daily Worker», 6 июня) признал подлинность доклада, а английская компартия пошла еще дальше: было объявлено, что руководство партии приступило к изучению доклада Хрущева и открывает по этому поводу дискуссию («Daily Worker», 22 июня).

Отношение Тольятти к докладу Хрущева на закрытом заседании было сложным. Первоначально он хранил молчание — ведь Хрущев сообщил ему, что этот документ не будет распространяться в ближайшее время, но по небольшим дозам постепенно будет просачиваться в печать. Затем он понял, что необходимо выйти из этой безмолвной позиции — в центральном комитете партии его подвергали критике и, в частности, Террачини. Наконец, после публикации доклада на закрытом заседании Тольятти решает не плестись за всеми этими событиями, но обогнать их. Он начинает с того, что ставит ряд вопросов, просмотренных в спешке Хрущевым, — как, например, вопрос о марксистском анализе феномена сталинизма, или о бюрократизации и частичном разложении советской системы (все эти вопросы были новыми лишь в устах Тольятти), или о появлении полицентризма в мировом коммунистическом движении. Тольятти развивает все эти вопросы в своем знаменитом интервью, которое он дал журналу «Nuovi Argomenti» и на следующий день перепечатала «Унита». «Правда» не замечает это интервью, но, когда через две недели центральный комитет компартии СССР печатает свою резолюцию о «культе личности», «Правда» квалифицирует интервью как «интересное и подробное», содержащее, правда, несколько сомнительных тезисов, наряду с правильными и важными суждениями