Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация - [70]

Второй главной добродетелью, которую ставит себе в заслугу капиталистическая цивилизация, является то, что она выпестовала демократию и позволила ей расцвести. Определим демократию просто как максимальное увеличение участия в принятии решений на всех уровнях на основе равенства. Таким образом, принцип «один человек — один голос» стал символом демократической государственной структуры, даже если учесть, что сам по себе этот принцип — лишь первый шаг на пути к демократическому участию. Главным стимулом (drive) для демократии является эгалитаризм. Контрстимулов — два: привилегии и компетентность; результатом реализации обоих является иерархия.

Существование не одного, а двух контрстимулов в значительной степени объясняет ту глубокую пропасть, которая существует в интерпретации реальности. Защитники капиталистической цивилизации утверждают, что она была первой исторической системой, покончившей с иерархией привилегий. Конечно, добавляют они, иерархия, основанная на компетентности (competent performance), существовала, и её надо поддерживать. Например, ребёнку нельзя позволить вести себя на равных с родителем.

Критики капиталистической цивилизации обвиняют её в обмане. Они заявляют, что под маской компетентности скрывается иерархия, основанная на привилегиях, и что иерархия, легитимность которой ограничена небольшим числом социальных ситуаций, широко и не к месту применяется к намного более широкому набору ситуаций на работе (in work) и в обществе (community), т. е. там, где на самом деле должны господствовать демократические (т. е. эгалитарные) нормы. Здесь мы видим связь между спором о меритократии и спором о демократии.

Если нам предстоит составить балансовый отчёт исторического капитализма, мы должны принять во внимание все существующие в мир-системе социальные арены, оценить каждую в том плане, насколько в ней иерархия принятия решений действительно оправдана или не оправдана с точки зрения потребности в компетентности (в противоположность нуждам привилегий), а затем суммировать эти оценки, касающиеся нашей нынешней мир- системы, и провести целостное сравнение с аналогичными оценками предыдущих исторических систем. Это обескураживающая задача. Главным аргументом в пользу тезиса о большей демократии исторического капитализма является распространение систем политического голосования. Конечно, оценка формального избирательного права, как имеющего важное значение, часто вызывает скепсис. Однако даже если забыть об этом, то главный аргумент против тезиса о демократизации как достижении капиталистической цивилизации — это упадок коммунитарных (communitarian) институтов в современном мире одновременное подъёмом избирательных систем. Утверждают: то, что стало победой на одном поле, означало намного большую утрату на другом.

Это подводит нас к спору об отчуждении. Именно по этому пункту объединяются консервативные и радикальные критики капиталистической цивилизации. Отчуждение — это противоположность реализации потенциала, уже отмеченный постулат о добродетельности формального образования. Отчуждение связано с теми способами, посредством которых нас отчуждают от самих себя, от нашей «истинной природы», наконец, по сути — от нашего потенциала. И консервативная, и радикальная критика капиталистической цивилизации главное внимание уделяют вопросу, в какой степени товаризация — в частности, рабочей силы, хотя не только её — является дегуманизирующим фактором.

Для защитников капиталистической цивилизации критика, связанная с товаризацией и отчуждением — нечто из области мистики, и всё это не может сравниться с реальными материальными преимуществами, обеспечиваемыми современным миром. Они сомневаются, что можно сколько-нибудь серьёзным образом операционализировать понятие отчуждения. Однако критики считают это понятие легко поддающимся конкретизации. Они указывают на многочисленные формы глубокого психического и социопсихологического нездоровья современного мира. И опять-таки мы сталкиваемся с тем, что наша система измерения слаба. Мы знаем о безумии нашей собственной исторической системы, мы имеем довольно слабое представление о безумиях других исторических систем. Мы плохо оснащены, чтобы сравнивать их. Тем не менее можно утверждать три вещи. Во-первых, безумия или, если угодно, формы нездоровья нашей системы многочисленны. Во- вторых, можно доказуемо наличие некоторых явных связей между этими психическими проблемами и специфическими социальными структурами нашей исторической системы. В-третьих, представляется, что рост психических проблем увеличился входе развития нашей системы. Впрочем, возможно это только кажется. Указанный рост, возможно, есть просто результат более тщательного социального мониторинга реальности — например, беспорядочного городского насилия. Но какая-то часть фиксируемого роста кажется поддающейся надежному измерению — например, наркомания.

Мы также не должны забывать о деревьях, о природе. Природные красоты физического мира — это часть того, что доставляет человеку удовольствие. Товаризация неизбежно привела к массовому уничтожению этих природных красот. Конечно, были созданы другие красоты. Возможно, они лучше. Однако сами альтернативные красоты товаризованы и вследствие этого доступ к ним зрителей менее демократичен, чем ранее к природе. Искусственные красоты доступны в основном меньшинству.