Исторические записки. Т. VII. Жизнеописания - [95]
Когда Чжао-ван вошел и услышал пререкания Фань Суя с придворными, он пригласил того подойти и извиняющимся голосом сказал: «Я давно уже хотел лично послушать ваши наставления, но столкнулся с неотложными делами, связанными с племенами ицюй[800]. Я и тайхоу день и ночь были заняты этим, но сейчас с ицюями покончено, и я имею возможность послушать ваши наставления. Я, к сожалению, не очень понятлив, но готов старательно принять наставления дорогого гостя». Фань Суй стал [220] скромничать и отказываться. В тот день все дворцовые служители, которые наблюдали за встречей вана с Фань Суем, были потрясены и даже переменились в лице.
Циньский Чжао-ван удалил всех приближенных, и в дворцовом зале никого не осталось. Опустившись на колени, он спросил гостя: «Каким образом, вы, учитель, думаете наставлять меня?» Фань Суй в ответ: «Гм... гм...». Через некоторое время ван вновь спросил, опять же преклонив колени: «Как же вы, учитель, соблаговолите поучать меня?» Фань Суй [снова] ответил бормотанием. Так повторилось трижды. Почтительно склонившись, циньский ван продолжал спрашивать: «Неужели вы, учитель, так и не удостоите меня своими наставлениями?» Фань Суй ответил: «[Я] не осмелюсь так поступить. Я слышал, что в прошлом, когда Люй Шан встретился с чжоуским Вэнь-ваном, он был простым рыбаком, промышлявшим на берегах Вэйхэ[801]. Таким образом, они [сначала] были далеки друг от друга. Потолковав с ваном, Люй Шан стал его наставником, и когда они вместе вернулись [в столицу], их общение стало глубже. Так Вэнь-ван благодаря заслугам Люй Шана стал в конечном счете управлять всей Поднебесной. А ведь если бы Вэнь-ван отдалился от Люй Шана и не имел с ним глубоких бесед, то [правители] Чжоу не приобрели бы статуса Сынов Неба, Вэнь-ван и У-ван не смогли бы успешно завершить свои великие дела. Сейчас я здесь чужеземец и странник, далек от вана. Общаюсь с близкими вам людьми и, желая сделать полезной свою преданность, хочу представить вашему вниманию то, что имеет непосредственное отношение к вашим делам. [Но] я все еще не знаю истинных намерений вана. Вот почему я трижды не посмел ответить на вопросы вана. Сделал я это отнюдь не из страха. Я знаю, что тот, кто сегодня прямо выходит и говорит перед вами, завтра может быть казнен. Но я не смею прятаться. Если вы, Великий ван, поверите мне и будете действовать согласно моим советам, то [даже] смерть меня не напугает, даже изгнание меня не опечалит. Пусть я покроюсь коростой, как прокаженный, распущу волосы, как сумасшедший, — все равно мне не будет стыдно за свои советы. Даже пять мудрых императоров древности оказались смертны; три славных вана, хотя и были милосердными, тоже умерли; эта же судьба была у пяти гегемонов, несмотря на их достоинства. Известные силачи, такие, как У Хо и Жэнь Би[802], тоже умерли; та же участь постигла столь отважных мужей, как Чэн Цзин, Мэн Бэнь, Ван Цин-цзи, Ся Юй[803]. Ведь смерти человеку никак не избежать[804]. И вот перед лицом неизбежности самое большое мое желание — постараться хоть немного помочь царству [221] Цинь. Чего же мне бояться? [Когда-то] У Цзы-сюй[805] проехал, спрятавшись в торбе, заставу Чжаогуань; ночами он двигался, днем прятался и так добрался до реки Линшуй[806]. Полуголодный, босой и с понурой головой, он еле двигался, порой даже ползком; он похлопывал себя по животу в такт песне, играя на дудочке, и так просил милостыню на уских рынках. Но в конце концов возвысил княжество У, помог ускому вану Хэ Люю стать гегемоном среди князей. Если бы мне удалось, как У Цзы-сюю, добиться исполнения своих замыслов, пусть даже я потерял бы свободу и до конца своих дней не увиделся вновь с вами, правитель, я с радостью пошел бы на это. О чем мне было бы горевать? Вот и Ци-цзы и Цзе Юй[807] покрыли себя коростой, распустили волосы, как сумасшедшие, [но так и] не сумели помочь своему правителю. Если действуя подобно Ци-цзы, я сумел бы чем-то помочь правителю, которого считаю достойным, это было бы для меня большим почетом. Чего бы мне было тогда стыдиться? Единственное мое опасение — это то, что после моей смерти в Поднебесной увидят, что, будучи до конца преданным своему делу, я умер, так и не открыв рот и не сделав ни шагу вперед; так и не смог ничем помочь Цинь. Для вас, ваше величество, наверху опасность представляет тайхоу, а внизу — коварство придворных. Вы живете в глубине дворцовых покоев, не вышли из-под опеки наставников, вас постоянно вводят в заблуждение, и нет никого, кто бы раскрыл эти козни. Самое страшное, что вам грозит, — это крушение храмов предков, самое малое — это то, что вы, правитель, окажетесь в одиночестве. Вот чего я опасаюсь. А о своем личном позоре или даже гибели я ничуть не беспокоюсь. Если я погибну, но Цинь будет успешно управляться, это будет означать, что моя смерть оказалась нужнее моей жизни».
Циньский ван, склонившись [перед Фань Суем], сказал: «Что вы говорите, учитель! Ведь Цинь — отдаленное и захолустное государство, и сам я неразумен и бесталанен. К счастью, вы снизошли прибыть сюда. Это Небо послало мне вас, учитель, чтобы сохранить храмы наших прежних правителей. [И] то, что я удостоился ваших, учитель, поучений, означает, что Небо, благоволя нашим прежним
