Исторические загадки Мюнхгаузена - [27]
Мюнхгаузен и Петя прошлись до замка, побывали на рынке ремесленников, выбрали подарок для Петиной мамы – медное колечко с искусно выкованным венком из роз. Затем они понаблюдали за рыцарскими боями, послушали баллады миннезингеров, а потом барон вдруг заметил нескольких солдат в мундирах эпохи Петра I, возившихся с большой пушкой.
– О, это по мне! – бодро воскликнул он, устремившись к ним.
– Только не пытайтесь оседлать ядро! – вдогонку ему крикнул Петя.
Но барон вовсе не собирался повторять свой замечательный подвиг, он только помог пушкарям установить пушку понадежнее. В благодарность за помощь ему дали разок выстрелить, и Мюнхгаузен прямо-таки раздулся от гордости.
– Вот видишь, Петя, – сказал он мальчику. – Историки все время попадают в историю.
– Главное, чтобы они в нее не вляпывались, – припомнил Петя слова своего старшего друга.
– Ну, если они хорошо знают историю, то их истории всегда оканчиваются хорошо, – закончил барон, широко улыбнувшись.
Ответы
Петербург середины XIX века, когда был написан «Ревизор», оставался столичным, а следовательно, очень густонаселенным городом. В центре, там, где селились самые богатые и знатные петербуржцы, в этот период почти не строили особняков, предназначенных для одной семьи, и все больше становилось многоквартирных домов, которые представляли собой как бы маленький срез общества.
На первом, цокольном этаже находились лавки и магазины. На втором в многокомнатных квартирах с самыми большими окнами, выходящими, как правило, на улицу, на площадь или на набережную, селились родовитые дворяне: гвардейские офицеры и чиновники высших рангов. Именно этот этаж и называли бельэтажем (фр. вel – «прекрасный», «красивый»; etage – «этаж», «ярус»). Этажом выше жили чиновники, купцы и мещане средней руки, а на четвертом этаже и на чердаке размещалась беднота: мелкие чиновники, студенты-провинциалы, торговцы и ремесленники, обслуживающие население Петербурга. Бедняки могли также жить в подвале.
Хлестаков – молодой чиновник самого низкого, XIV класса, коллежский регистратор («Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!» – так отзывается о нем его слуга Осип). На свое жалование он мог позволить себе только комнату на четвертом этаже, лакея и кухарку. Это, конечно, не кромешная бедность, но и не достаток и никак не может удовлетворить амбиций молодого человека. Заметим, кстати, что сам Хлестаков в этой же речи возводит себя ни много ни мало в чин действительного статского советника (IV ранг) или даже тайного советника (III ранг). Именно к ним обращались «ваше превосходительство». Конечно же, такая важная персона могла жить только в бельэтаже!
Удивительна слепота провинциальных чиновников! Ладно, они могли решить, что бедная одежда Хлестакова – это уловка, предназначенная для того, чтобы ввести их в заблуждение и усыпить бдительность («инкогнито проклятое», как выражается городничий). Но Хлестаков никак не мог получить чин ни действительного статского, ни тем более тайного советника: он слишком молод и просто не успел бы сделать такую головокружительную карьеру, даже живя в столице. К городничему – пожилому человеку, отцу взрослой дочери – обращаются «ваше высокоблагородие», то есть у него чин VIII (коллежский асессор), VII (надворный советник) или VI класса (коллежский советник). Осип в своем вранье более реалистичен: в разговоре с городничим он величает Хлестакова также «высокоблагородием» («Бывало, заедем куда-нибудь: „Что, Осип, хорошо тебя угостили?“ – „Плохо, ваше высокоблагородие!“ – „Э, говорит, это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду“. А, думаю себе (махнув рукою), бог с ним! Я человек простой»).
Первый ход
Король пик и король бубен перемещаются влево.
Второй ход
Дама червей и дама пик занимают освободившееся место.
Третий ход
Король и дама бубен перемещаются на освободившееся место.
Четвертый ход
Дама пик и король крестей перемещаются на освободившееся место.
В XIX веке одновременно существовали два вида денег: серебряные монеты и бумажные ассигнации. Из-за большого количества выпущенных ассигнаций они быстро обесценились, и за один серебряный рубль стали давать целых четыре рубля ассигнациями.
Шинкарка просит двугривенный (двадцать копеек) в пересчете на серебро, а Ноздрев требует, чтобы зять дал ей ассигнациями пятьдесят копеек – то есть она теряет при таком расчете семь с половиной копеек. Но так как реальная цена водки была пять копеек серебром (двадцать копеек ассигнациями), то шинкарка осталась еще и с прибылью и ворчала просто так, для порядка.
Впрочем, курс был «плавающим»: цена серебряного рубля колебалась от четырех рублей тридцати копеек ассигнациями до только двух рублей девяноста копеек, и при наличии терпения и удачливости на этой разнице курсов можно было спекулировать. Возможно, именно на эту выгоду и намекает Чичиков, торгуясь с Коробочкой: ему необходимо произвести расчеты в ассигнациях – только такая сделка может считаться официально признанной. Коробочка боится продешевить, Чичиков же уговаривает ее:
