Исторические силуэты - [64]

Мы имеем разноречивые известия о том, как принята была публикою эта комедия. М. А. Дмитриев[227] свидетельствует в «Мелочах из запаса моей памяти», что «успех комедии был необыкновенный». Вяземский, наоборот, прямо говорит, что она «не имела успеха на сцене»[228]. Сергей Глинка выражается так: «Не было набата, но зато роковые отголоски свистков жужжали не хуже пуль. У графа разлилась желчь и вылилась из-под пера его в двух громоносных письмах, направленных на московскую публику»[229]. Эти письма были помещены в журнале Глинки — «Русском Вестнике»[230]. Здесь Ростопчин сам подтверждает неуспех своей комедии. «Хотя, — пишет он, — господа актеры из кожи лезли и галерейные заседатели много били в ладоши, однакож, правду сказать, ложная и кресельная публика не совсем благосклонно тебя приняла и заключила, что в тебе много соли и ты пересолил»[231].

Автор новейшего исследования об этой комедии г. Покровский[232], на наш взгляд, удачно примиряет это противоречие, указывая на то, что под «необыкновенным успехом» Дмитриев, очевидно, разумел шум, поднятый комедиею в обществе, то, что называется «успехом скандала». Но этот шум целиком обратился против автора комедии. Автора не спасло при этом и то обстоятельство, что в комедии в уста Богатырева вложены точно такие же патриотические и галлофобские тирады, какими незадолго до того Ростопчин так пленил московскую публику.

Чем же вызван был неуспех комедии? Уже современники Ростопчина указали на то, что барская Москва обиделась на допущенные автором «личности». В самом деле, в комедии в резко окарикатуренном виде были выведены лица, известные всей Москве и пользовавшиеся популярностью в тогдашних московских гостиных. По свидетельству Глинки, сама фабула комедии была взята из действительного происшествия. «В кружении большого московского света, — говорит Глинка, — разлетелась молва, будто бы умер Петр Иванович, молодой сын графа Ивана Петровича Салтыкова. И вдруг мнимый покойник явился в полном здоровьи и, как слышно было, присватался к одной из московских красавиц. От этих толков из-под пера графа Ростопчина вышла бойкая комедия».

Многие персонажи, выведенные в комедии, были изображены так, что все тотчас узнали в них намеренно утрированные портреты всем известных лиц. Вигель прямо указывает, что в вестовщице Набатовой на сцене была показана Офросимова, бывшая «лет сорок сряду законодательницей московских гостиных»[233]. Эта особа играла столь заметную роль в московском бомонде того времени, что на ее характеристике останавливаются многие мемуаристы. Свод этих отзывов читатель найдет в упомянутой выше статье г. Покровского. Под именем Пустякова Ростопчин осмеял известного издателя «Друга детей» и автора многих пьес Ильина[234], о чем свидетельствует Дмитриев.

Мне думается, однако, что причину неуспеха ростопчинской комедии неправильно сводить исключительно на то, что москвичи «обиделись личностями». Будь эта комедия согрета огнем действительного вдохновения, обладай она настоящими художественными достоинствами, — никакие «обиды» не могли бы лишить ее заслуженного успеха. И в «Горе от ума» были портреты, и там фабула была взята из действительного происшествия. Но выхваченные из жизни факты прошли там через горнило поэтического творчества. А в комедии Ростопчина этого-то и не было. Здесь мы уже совершенно не можем согласиться с г. Покровским, который склонен приписывать ростопчинской комедии большую литературную ценность. Гораздо правильнее судил еще Вяземский, сказавший, что в этой комедии «нет изящной отделки, нет искусства, в ней не пробивается рука художника». В самом деле, комедия Ростопчина — литературный эфемерид. Она забыта совершенно заслуженно. Наблюдения и краски автор взял из окружающей действительности: компания вестовщиков и домашний врач-немец Моренкопф и пиита-паразит Пегасовский, кропатель эпитафий и поздравительных од, — все это фигуры, подлинно встречавшиеся в тогдашнем обществе, но в изображении Ростопчина они представлены в виде таких аляповатых карикатур, какие никогда не вышли бы из-под пера настоящего художника. Автор записывает отдельные комические черты этих фигур, наиболее резко бросавшиеся в глаза, но он неспособен из совокупности этих черт создать законченные, жизненные типы, как это мы видим, например, в фонвизинском Митрофанушке, несмотря на присущую и Фонвизину склонность к резкой карикатуре[235].

Комедия Ростопчина производит впечатление дилетантской игры в литературу, в которой не усматривается элементов настоящего художественного творчества. Как беллетрист Ростопчин должен быть признан не более как посредственным писателем.

Но ведь сила литературной деятельности Ростопчина и заключалась не в поэзии, а в публицистике. И повесть, и комедия были для него лишь внешней формой для пропаганды его излюбленных общественных идей. В повести он явным образом всего более дорожит той моралью, которая, по его мнению, должна была вытекать из его рассказа. В комедии все выведенные им персонажи — не что иное, как аксессуары для тех пламенно-патриотических речей, которые вложены в уста Силы Андреевича Богатырева. Чтобы подвергнуть действительной оценке значение Ростопчина как писателя, к нему и надо подойти не как к художнику, а как к публицисту