Историческая этнология - [207]

Таким образом, крестьянские права были нарушаемы и крестьяне апеллировали к монарху Тери-Гарваля по привычному для них механизму: посредством бунта. Так, “27 декабря 1906 года в лесах вокруг Чандра-бадни, находящегося примерно в 14 милях от города Тери была проведена инспекция, связанная с подготовительными мероприятиями по отчуждению лесов в частную собственность. В ответ на это утром 28 декабря около двух сотен сельских жителей, вооруженных палками, направились к городу требовать своих полных и исключительных прав на владение лесами”.

Здесь интересно провести следующую параллель. В одном из предыдущих иллюстративных очерков мы говорили о реакции армянской крестьянской общины на нарушение ее прав. Она как бы встраивалась в российскую структуру социального взаимодействия и апеллировала со своими жалобами к русскому царю, что было тем более естественно, что уже несколько веков не существовало армянского царя, а признать русского царя своим для армян было вполне возможно. Таким образом, восстанавливалась естественные для восточных народов двухступенчатая иерархия: община и царь. Для крестьян Гарваль английская королева и императрица Индии Виктория, если они вообще знали об ее существовании, вряд ли представлялась персоной, с которой возможна была психологически непосредственная связь. Однако свой монарх существовал, каковы бы ни были его действительные права и возможности. К тому же, Уттаракханд долгое время был практически изолирован от других регионов Индийского субконтинента, а встреча с моголами была лишь короткой и поверхностной. Англичане нарушали права крестьянской общины и община посредством бунта апеллировала к своему царю, чтобы он избавил крестьян от обид. Англичане оставались абстрактным внешним фактором, с которым крестьяне почти не вступали в непосредственные отношения вплоть до времени широкого распространения гандизма с его идеологией сопротивления англичанам.

Что касается англичан, то они вполне абстрагировались от местного населения и создавали для себя миф о загадочных жителях Гималаев, они одновременно и воспевали чудесную природу края, и признавали практически только хозяйственное ее использование. Их восприятие как бы раздваивалось. В результате, осознавая и возможность, и желательность крестьянской колонизации района Гарваля, британцы не решались к ней приступить. Модель народной колонизации оставалась прежней. Вопреки всем доводам рассудка британцы создавали невидимый барьер между собой и местным населением и именно он, а не стратегические выгоды, в конечном счете, определял их действия.

Англичане могли заимствовать у русских множество деталей относящихся к непривычному для них управлению континентальной империей, но не модели колонизации. Аналогично, русские, не взирая на все препятствия, ограничительные и запретительные меры властей — рвутся на новые “забранные” земли, словно они медом намазаны. Внешние преграды для русской колонизации не нарушали русского внутриэтнического конфликта, поскольку препятствия для русских колонистов — вещь привычная. А вот демографическая ситуация в Гималаях препятствовала реализации внутриэтнические конфликта англичан, подобно тому, как это было с русскими в Закавказье. В Средней Азии русские подобных затруднений не ощущали: механизмы освоения территории русскими крестьянами и тюрками Средней Азии не противоречили друг другу. И это не имело никакого отношения к тому, что субъективно смысл и цели своей деятельности те и другие могли видеть по-разному. На примере русско-армянской контактной ситуации мы видели, что никакие идеологические и ценностные заимствования (в частности, имперские и государственные доминанты) не приводили к заимствованию моделей освоения территории, поскольку последние является составной частью функционального внутриэтнического конфликта.

Все те элементы культуры, которые являлись значимыми для нормальной реализации функционально внутриэтнического конфликта, не поддаются внешнему воздействию и не могут быть замещены схожими элементами другой культуры — если, конечно, речь не идет о полном разрушении культуры.

Однако разрушение этнической культуры начинается не с разрушения адаптационно-деятельностных моделей (которые бессознательны), а с отказа от этнической темы, на базе которой функционируют различные культурные интерпретации, имеющие значение для реализации функционального внутриэтнического конфликта. В последнем случае адаптационно-деятельностные модели оказываются как бы подвешенными в воздухе. Если одна культурная тема адекватно замещается другой, заимствованной, то слома адаптационно-деятельностных моделей не происходит. Они могут реализовываться на материале различных культурных тем. Но выхалащивание культурной темы или ее опрощение ведет для этнической культуры в целом к серьезным последствиям.

Сказанное выше не относится к ценностной ориентации как таковой. Последняя заимствуется достаточно легко и, встраиваясь в какую-либо из модификаций этнической картины мира, приводит к возникновению новой интерпретации культурной темы, что периодически переживает каждый этнос.